— Какой путь нам теперь избрать? – спросил Спаргос.

— Не имеет значения. Каждый из проходов ведёт к длинной нисходящей лестнице, что заканчивается у входа в гипостильный зал далеко внизу. Идём сейчас направо, в сторону северного маршрута. И двигайся осторожно.

Несколько мгновений спустя они начали спуск по лестничному маршу, по-видимому, вырезанному прямо из цельной породы. Ступени, казалось, продолжались бесконечно.

— Откуда ты узнал про эти проходы, Сину... Симон? – спросил в изумлении Спаргос.

— Из древних книг, хранящихся в библиотеке моего учителя Менофара. Не повышай голос громче шёпота – нам неведомо, насколько впереди нас сейчас могут быть римляне, а эти проходы разносят эхо далеко.

Ступени продолжали вести их вниз, всё глубже вниз в черноту, и Спаргос всё больше ощущал ползущий страх по мере их нисхождения. Он слышал истории, рассказываемые охочими до наживы проводниками, о громадных пещерах под Сфинксом, однако никогда не принимал их всерьёз до сих пор.

Наконец лестница, описав полный оборот вокруг своей оси, начала новый виток, продлившись ещё немного далее – и внезапно оборвалась в просторном зале. Пустая стена по левую руку от них, как заметил Спаргос, уходила вперёд до едва различимых ступеней ещё одной нисходящей лестницы, такой же, как и та, по которой они только что спустились. По правую руку во тьме исчезал двойной ряд высоченных каменных колонн.

Симон сделал жест, и Спаргос последовал за ним в западном направлении, между двумя рядами колонн. Их факелы освещали лишь нижние части громадных столбов, уходящих наверху в неизмеримую черноту.

— Это – Приёмная зала, — произнёс Симон, — в которой служители древнего стигийского жречества проходили инициацию десять тысяч лет назад. Ныне мы находимся глубже под поверхностью, чем Сфинкс уходит в высоту над ней, и эти колонны вместе с крышей, которую они держат, вырезаны из твёрдой скалы.

Факел Спаргоса задрожал в его руке. Впервые за всё время он задумался, были ли просто людьми те, кто построили пирамиды, Сфинкса и эту чудовищную подземную галерею. Однако его следующий вопрос к Симону оказался практическим:

— А где же римляне?

— Впереди, судя по всему, и движутся они довольно бодрым шагом. Следуй за мной.

Колонный зал простирался на запад примерно на две сотни шагов, после чего расширялся в огромную закруглённую область около сотни шагов в диаметре. Колонны окружали её стены. Центральное пространство было пустым; подобно величественному гипостильному залу, его потолок терялся во мраке.

— Это храм, — сказал Симон, — где древние служители получали наставления в древнейших мистериях Стигии и Ахерона. За пределами этого места, как говорится в древних писаниях, непосвящённых ожидает смерть.

— Это на самом деле так? – Меч Спаргоса задрожал, когда он сильнее его сжал. – Если так, тогда римляне, должно быть, уже обречены, и – о горе! – моя бедная Катэлла вместе с ними, ведь, со всей очевидностью, они уже ушли за пределы этого поля! Скажи же мне, Симон – ты – один из посвящённых?

— Нет, — тревожно ответил Симон, — мне известно лишь то, что я читал в старых книгах, которыми владеет мой учитель.

Спаргос нервно сглотнул.

— Те же старые книги, по всей видимости, кто так любила собирать и читать Катэлла.

Здесь, в этой тысячелетней тьме его рациональное мировоззрение стало покидать его. Спаргос ощущал давление древней, нависающей над ними угрозы.

— Что же нам теперь делать, Симон?

— Я продолжу путь. Я должен спасти своего учителя, если смогу, но предполагаю, что тебе лучше будет вернуться обратно.

— И не подумаю, пока есть шанс, что моя жена жива!

Симон кивнул, затем двинулся вперёд; его симпатия к маленькому, но храброму греку увеличилась. Он тоже однажды потерял возлюбленную женщину из-за римлян, но тогда у него не было даже шанса сразиться с ними, чтобы спасти её. Теперь же, хотя обстоятельства и были против этого, Симон обнаружил, что надеется на то, что сможет как-либо помочь Спаргосу и его жене...

Они покинули огромный круглый храм и направились по короткому коридору, который внезапно расширился в пещеру, в западной стене которой зияло пять чёрных дверных проёмов. Здесь они почувствовали странный аромат, будто бы нафта и битум были смешаны с бальзамирующими специями, а также ощутили прохладное дуновение воздуха из тех порталов.

— Боги! – пробормотал Спаргос в отчаянии. – Куда же нам теперь?

Симон напряг свою память.

— Три средних туннеля ведут в области под Тремя пирамидами. Верной смертью будет следовать по любому из них, так как за ними расположены Пещеры Сетха. Оставшиеся пути ведут к парным лестницам, что нисходят в Логово Сфинкса. Боюсь, что идти по ним – также верная погибель, но мы должны это сделать, если хотим спасти моего учителя и твою жену. Смотри – в самом правом проёме капает свежая смола. Здесь наверняка проходили римляне в своём безумном поиске сокровища Хорэмху!

— Безумном. – повторил Спаргос. – Ты думаешь, значит, что никакого такого сокровища нет?

— Оно есть, — ответил Симон, — однако никто из людей, нашедших его, не сможет жить.

Грек вгляделся в затенённые глаза Симона и не увидел в них безумия, но лишь мрачную озабоченность с привкусом страха.

— Тогда поспешим, — потребовал он, — и будем надеяться, что они ещё не обнаружили его.

Симон кивнул, после чего кинулся в самый крайний туннель. На этот раз проход оказался круто наклонённой плоскостью, нежели лестницей. Это был прямой коридор, вырезанный в толще каменной породы; он плавно опускался, время от времени делая петли вокруг себя по мере того, как вёл двух смельчаков всё глубже во мглу внутренней земли...

Катэлла озиралась вокруг в благоговейном ужасе. Она и её похитители из Рима спускались через гипостильные залы и бесконечные наклонные коридоры в невероятные бездны до тех пор, пока ей уже не стало казаться, что они приближаются к царству Гадеса и никогда уже более не выйдут на свежий воздух. Наконец, они спустились по длинному, прямому пролёту ступеней; справа от них вздымалась утёсоподобная стена, слева зияло обширное ущелье с колоннадой. И вот они оказались на каменном полу посреди леса из выстроившихся в шеренги колоссальных каменных колонн, чьи верхушки не были видны во мраке, а на основаниях были вырезаны странные и громадные иероглифы. Широченные колонны, каждая диаметром примерно в три мужских роста, уходили рядами в непроглядную даль, куда не мог достичь свет от двадцати зажжённых факелов. Ветер с нотками натрона, усиливавшийся по мере их нисхождения, теперь приобрёл практически кладбищенский душок.

— Во имя всех богов, командир Эмилий! – выкрикнул Спор. – Разве не будет конца этим залам и пещерам? Где же это проклятое сокровище?

— В моей рукописи об этом не говорится. Будь неладен Аргоний за то, что не перевёл её целиком! Женщина – ты ведь также читала отрывки из неё. Что тебе известно об этом? Не скрывай от нас ничего, если желаешь вновь узреть внешний мир.

Сейчас Катэлла сделала бы что угодно, лишь бы покинуть это внушающее священный ужас царство тьмы. Она искала в своей памяти, пытаясь вспомнить всё, что прочла на греческом языке эпохи Птолемеев в пожелтелых обрывках, которые продали её грабители могил.

— Я... я помню, что читала о том, что ищущему надлежит спуститься к «пропасти колонн и ветров», и затем, что «величайшее сокровище Египта явит себя ему». Вот и всё, что я могу...

— Что ж, это уже что-то полезное. Это место определённо является «пропастью колонн и ветров», так что нам уже недалеко осталось. Теперь, парни, положите этого чёртова старого жреца наземь, и давайте посмотрим, сможем ли мы привести его в чувство.

После безуспешных попыток вернуть Менофара в сознание с помощью криков и расталкиваний, декурион сказал:

— Он по-прежнему в своём трансе, если вообще ещё жив.

— Тогда разделитесь и исследуйте этот зал. Сокровище должно быть где-то здесь.

Легионеры рассеялись по пространству, их факелы светились, подобно жукам-светлякам в необъятной тьме. Однако не прошло и минуты, как один из них прокричал:

— Командир, тут ещё большая пещера!

Когда отряд вновь собрался, римляне увидели, что описание солдата было скорее преуменьшением. Ущелье, перед которым они стояли ныне, было такой величины, что высочайшее жилое здание в Риме могло бы с лёгкостью в него войти. По левую сторону от него, вдоль стены размером со скалу, из которой открывался вход в пещеру, шла длинная лестница, по которой они спустились. Её дальний нижний конец терялся в тенях. По правую сторону вверх уходил такой же лестничный марш. Из колоссальной расщелины сквозил погребальный ветер, более сильный, чем прежде. У самого же порога этого монструозного портала беспорядочной массой громоздилось настоящее изобилие жутких объектов – черепов, костей, частей доспехов и пожухлых льняных бинтов.

— Это же сама пасть Гадеса! – выдохнул декурион. – Командир, возможно, нам не следует оставаться здесь...

— Успокойся, Спор. – с этими словами центурион твёрдым шагом прошёл вперёд к устью пещеры, намеренно игнорируя зловонный ветер, и стал осматривать кости. Все они были человеческие; большая часть из них были сломаны или раздроблены. Древние щиты и фрагменты брони, самые поздние из них – времён Птолемеев, были странным образом погнуты и смяты. На мгновение Эмилию подумалось, что его декуриону, возможно, пришла не такая уж плохая мысль. Что, если под этими пещерами зияли ещё более громадные пространства? Из каких невообразимых бездн происходил этот затхлый могильный ветер? И какого рода чудовищные твари могли скрываться в тех безднах?

Услышав, как несколько его солдат издали возгласы удивления, Эмилий обернулся и увидел, что Менофар уже оказался на ногах. Жрец, отвернувшись от изрыгающей ветер пещеры, бездвижно стоял, а его руки были вытянуты по направлению к чёрной лощине с колоннадой. Белое одеяние египтянина полоскалось в потоке кладбищенского ветра.

— На ка ку-тхо итумус! – вскричал Менофар. – Ку-нокомис инкубу!

Эмилий не смог распознать смысл заклинания, но понял, что слова не были египетскими. Он бросился вперёд, схватил жреца за плечо и развернул его к себе – после чего быстро отшагнул назад в изумлении, когда увидел, что глаза Менофара теперь переливаются неестественной жёлтой люминисценцией.

— Идиот! – прошипел жрец. – Ты искал величайшее сокровище Египта – и теперь должен будешь обрести его!

Уже во время того, как он произносил эту тираду, сквозь шёпот погребального ветра прорвался новый звук – отдалённый звук, что исходил из-за пределов колонной пропасти и медленно становился громче. Эмилий ощутил покалывание по позвоночнику, ибо то, что он слышал, было просто невозможно: размеренные и отчётливые звуки будто бы барабанов, флейт и систрумов, постепенно усиливающиеся, наводящие на мысли о некой приближающейся ритуальной процессии.

— Гадес и Персефона! – ахнул Спор. – Что же это?

Невероятным образом далеко вдали между колоннами стали различимы слабые проблески света. По мере того, как они делались ярче, стали слышны новые звуки – медленные шаги, позвякивания, поскальзывания, шарканье, как если бы множество странных ног приближалось в ритме барабанов и флейт.

Эмилий вытащил меч.

— Стройтесь, солдаты!

Затем, обернувшись к Менофару:

— Кто это те, что движутся сюда? Кто обитает здесь внизу?..

— Идиот! – повторил жрец. – Ты что, не догадался ещё? Что есть то, что древние стигийцы и хемиты желали сохранить и защитить пуще всего прочего на протяжении веков? По какой причине превыше всех других народов они трудились, дабы воздвигнуть свои могучие склепы и храмы? Что прятали они внутри них, чтобы сберечь это вплоть до Второго Пришествия? Вы глупцы! Величайшее сокровище Египта – это его мёртвые! И теперь мёртвые идут к вам!

Затем в свете приближающихся факелов стали проступать движущиеся фигуры – и Катэлла закричала.

Симон осторожно вышел из прохода на скальный выступ и посмотрел вниз во тьму. Ветер с ароматом натрона казался здесь сильнее. Далеко внизу он увидел мерцающие огоньки факелов римлян и в их свете – смутные контуры колоссальных колонн, чьи верхушки терялись в обширной темноте вверху.

Самаритянин содрогнулся, и не только по причине пробирающего до костей ветра. Оправдались его худшие опасения. Ущелье колонн существовало на самом деле, как говорилось в старых писаниях, и эта пещера была огромной за пределами его воображения. Никакие людские инженеры не могли бы вырубить это чудовищное пространство из твёрдого камня, равно как и ещё более громадные каверны, что, как утверждалось в текстах, находились глубже. И какие твари могли бродить внутри этих пещер и выползать наверх в определённые ночи в году – ночи, подобные этой?..

Симон резко отбросил эту мысль и прокрался обратно, где ждал Спаргос с обоими факелами.

— Оставайся здесь, — сказал он, — я собираюсь пойти вниз и понять, смогу ли я освободить Менофару и твою жену. Будь готов бежать вверх по проходу, что перед нами, освещая нам путь, когда мы придём.

— Я бы лучше пошёл с тобой, Симон.

— Я знаю, но римляне с такой же лёгкостью могут убить нас двоих, как и одного. Здесь требуется навык скрытности. Держись внутри прохода – эти факелы не должны быть увидены.

Затем, прежде чем грек смог ответить, Симон поспешил прочь и начал спуск по правосторонней лестнице так быстро, как только мог в темноте, держась правой рукой за гладкий камень искуственной скалы. Он надеялся, что тут не будет никаких ям – римляне, по-видимому, вполне безопасно спустились перед ним...

Когда Симон достиг дна, то оказался в практически полной темноте. Отдалённый свет от римских факелов лишь слабо обрисовывал массивные ряды колонн впереди него. Стремительно, однако и осторожно он покрался вперёд между мощными базами этих столпов. И пока он делал это, ему стали слышны странные звуки, слабые, однако становящиеся всё громче: удары в барабаны, пение флейт и позвякивание систрумов – или же что-то очень похожее на них. А затем, далеко впереди, между массивными колоннами, за римлянами, Симон увидел тусклое свечение странных огней, бледнее, чем от факелов солдат, похожее на трупные огни...

Симон замер, волосы у него на голове зашевелились. В «Свитке Бубастиса» Лювех-Керафа, очевидно, говорилась правда о том, что происходит внутри этих тысячелетних пещер каждое ближайшее к солнцестоянию или равноденствию полнолуние. А именно, что Процессия мёртвых шествует по ним, дабы воздать хвалу Хорэмху, Богу Смерти. Римляне были обречены, так же, как и он сам, Симон, если сейчас же не отступится...

Затем он услышал женский крик.

Гнев частично переборол страх Симона, и он рванулся вперёд, уже мало заботясь о том, чтобы скрыть звук своего приближения. Римляне, как он чувствовал, были нацелены на других, неспешно приближающихся к ним.

В следующий миг он достиг последней колонны, отделявшей его от солдат. Выглядывая из теней, он видел, что римляне выстроились в двойную линию, спинами к нему. Каждый из них держал факел в левой руке и меч – в правой, повернувшись в направлении, откуда надвигались звуки странной музыки, шаркающие шаги и трупные огни. Прямо позади них стоял Менофар, с вытянутыми руками и мерцающими зловещим светом глазами. Неподалёку от жреца Симон увидел Катэллу, со связанными за спиной руками пятившуюся в ужасе к той самой колонне, за которой прятался он сам.

Затем Менофар начал распевать гимн на языке, в коем Симон признал давно позабытое стигийское наречие, в ритме приближающейся жутковатой процессии.

— Ко итаму нокомис иту...

— Будь ты проклят, чародей! – взревел Эмилий, вылетая из шеренги солдат с обнажённым клинком. – Пришла твоя смерть!

Симон выпрыгнул из укрытия, пронёсся мимо оторопевшей Катэллы и достиг их двоих как раз вовремя, чтобы успеть вставить клинок своего меча между рукой Эмилия и лысым черепом Менофара. Клинки резко зазвенели, а затем кулак Симона врезался в лицо римлянина, отшвырнув его наземь.

Спор и несколько других легионеров, весьма изумлённые всем этим, развернулись и бросились на Симона. С отчаянной попыткой самаритянин обхватил худосочное тело своего наставника за талию согнутой левой рукой, поднял его и понёсся к теням среди колонн.

— Беги! – крикнул он Катэлле, пока та, замерев у ближайшего столпа, взирала в ужасе на римлян и того, что надвигалось на них. Мгновенно она развернулась и, невзирая на связанные руки, неуклюже заспешила прочь, во тьму между колоннами.

Затем Симон услыхал рёв Эмилия:

— Стоим насмерть, парни! Вырежем этих ублюдков! Никакая вражина не выстоит против солдат Рима!

В тот же момент, услыхав шаги позади себя, Симон выпустил Менофара и крутанулся на месте. Большинство преследователей, очевидно, вернулось обратно по команде Эмилия, чтобы встать в строй; однако один из них всё же продолжил погоню, а именно – декурион Спор.

— Чёрт тебя дери, колдун! – выкрикнул Спор, бросаясь вперёд. – Ты и твой демонический жрец умрёте за то, что заманили нас в эту адскую яму!

Симон, мгновенно среагировав со всем своим гладиаторским мастерством, едва избежал яростного выпада декуриона. Он рубанул своим коротким мечом, и его острый клинок рассёк шею Спора, послав одетую в шлем голову декуриона с его плеч прямиком на каменные плиты. Та с грохотом укатилась в тени; тело тут же рухнуло, и кровь захлестала из шейных артерий, пятная мощёный пол.

Симон наклонился и поднял Менофара с земли. Глаза жреца более не светились жёлтым, но метались туда-сюда, будто бы в замешательстве. Симон хлопнул его по лицу, встряхнул, а затем побежал к Катэлле и быстро перерезал связывавшую её запястья верёвку.

— Следуйте за мной, оба! – скомандовал он. – Живо!

Они повиновались, лишь частично осознавая, что делают. Пока они так бежали, то услышали раздававшиеся позади вопли римлян, полные гнева и ужаса. Затем раздались яростные звуки металла, звенящего о металл, и металла, вонзающегося во что-то вроде сухой и хрупкой древесины. И вместе с тем леденящие кровь звуки барабанов и флейт всё усиливались, вместе с размеренным и приглушённым шарканьем множества ступней, словно бы обёрнутых в слои льна...

После того, что показалось напряжённым и бесконечным блужданием на ощупь сквозь заполненную колоннами тьму, Симон и два его компаньона нашли начало лестничного марша и поспешили вперёд. По мере того, как они приближались к верху, Симон осознал, что Менофар полностью восстановил сознание.

— Нам нужно спешить, Симон. – выдохнул жрец. – Действие экстракта лотоса закончилось, и я более не способен удерживать контроль над входом в это место.

— Не волнуйся. Дверь была заклинена обломком колонны...

— Скорее же! – настаивал Менофар.

Затем они увидели, как Спаргос поспешил вниз по ступеням к ним навстречу, с факелом в каждой руке. Это было приятное зрелище, так как внизу вовсю гремела битва между римлянами и их незримыми противниками, и свет от их факелов значительно ослабел. Завывания ярости и ужаса по-прежнему доносились из той низины.

— Катэлла! – воскликнул маленький грек. – Это правда ты? Хвала всем богам!

— Мы всё ещё не снаружи, — прорычал Симон. – Давайте поторапливаться, веди же нас!

Спаргос кивнул, повернулся и повёл их за собой, освещая путь двумя факелами.

Как только они достигли широкого выступа на вершине лестницы, Симон на мгновение помедлил и выглянул с края. Далеко внизу по-прежнему бушевало сражение, хотя факелы римлян ныне поредели, а трупные огни их оппонентов значительно выросли в числе. Последние были неестественно безмолвны, не считая звуков жутковатых барабанов и флейт, и Симон ощутил, как его страхи вернулись – глубокие, атавистические страхи, которые временно были подавлены гневом. Римляне, вопя в ярости и животном ужасе, медленно отступали к расположенной прямо внизу области перед ныне скрытым зевом пещеры, что изрыгала свой зловонный ветер в огромный колонный зал. И римляне, и их противники выглядели смутными формами в дрожащем свете огней, однако в это мгновение силуэты последних показались Симону чем-то отличным от человеческих. Желтоглазые, завёрнутые в льняные пелены гуманоидные формы, некоторые с головами, напоминающими соколиные, ибисовые и шакальи, другие – вообще безголовые...

А затем, что было ещё ужаснее, чем всё, что произошло ранее, из зева зловонной пещеры внезапно протянулось гигантское, пятиконечное, хватающее нечто и опустилось на сражавшихся, как на римлян, так и на отродий той лощины. Симону оно показалось желтовато-серым и волосатым, и его титанические когти скрежетали по камню, когда это нечто тащило свою безумно визжащую добычу в усеянную костями пасть своего логова. Тут же все искорки-факелы римлян внизу потухли, а вопли легионеров, когда их тащили вниз в хтонические бездны, поднялись дикие рокотания мрачных барабанов и завывания жутких флейт. И в этот миг Симон осознал, что он был проклят кратким зрелищем передней лапы Хорэмху, Бога Смерти, в чью монструозную честь был изначально изваян Великий Сфинкс.

— Глядите! – охнул Менофар, указывая на движущееся скопление трупных огней. – Они движутся в сторону лестницы. Мы должны бежать!

Спаргос, стройный и проворный, несмотря на свои шестьдесят, продолжил вести их с факелами в обеих руках, и трое его компаньонов бежали вслед за ним по невероятно наклонным плоскостям, вдоль коридоров с колоннами и, наконец, вверх по последней лестнице, что вела наружу.

Здесь, на этой последней лестнице, задыхаясь и обливаясь потом от неистовых и длительных усилий, четверо беглецов в испуге приостановились, когда услышали новый звук впереди – медленный, резонирующий бум... бум... бум...

— Быстрее! – закричал Менофар. – Я более не управляю этим... Сфинкс пытается закрыть дверь перед нами!...

Они бросились ещё стремительнее вперёд, и страхи Симона ещё усилились. Самая каменная порода под их стопами сейчас вибрировала, отзываясь на каждый увесистый удар двери. Были ли позади них к тому же легионы мертвецов, движущихся навстречу биению Барабанов Хорэмху?...

Они достигли вершины лестницы – и замерли, застыв в страхе. Высоченная каменная дверь, максимально качнувшись назад, медленно и гулко закрылась...

БУМ!

...после чего отскочила обратно, ударившись о блокировавший проём обломок известняковой колонны.

— Быстро, через дверь! – вскричал Менофар. – Колонна трескается, она долго не выдержит.

Спаргос отбросил один факел, схватил Катэллу за руку и протащил её сквозь дверной проём. Громадный каменный портал, целенаправленно и сверхъестественно раскачиваясь, будто живое существо, вновь врезался в колонну, от чего та ещё больше растрескалась и посыпалась.

БУМ!!

И вновь каменная дверь широко распахнулась, и теперь через проём прыгнул Менофар. Симон, готовясь последовать за ним, услышал стремительно приближающееся шарканье из нижней части прохода. Он обернулся – и был поражён ужасом при виде обёрнутых в льняные бинты существ, ковыляющих к нему из тьмы, со светящимися неестественным жёлтым глазами. В левых руках мумии несли странные факелы, мерцавшие зеленовато-жёлтым трупным светом, а впереди всех двигалась фигура, увенчанная высокой двойной короной страны Кем. Буро-коричневый лик этой иссохшей мумии, тем не менее, был точной копией лица Менофара.

Симон, вскрикнув в ярости и ужасе, метнул свой короткий римский меч со всей силой. Клинок, сделав несколько оборотов, крепко вошёл в грудь фигуры кладбищенского фараона. Умертвие пошатнулось и споткнулось, пронзённое насквозь, однако затем восстановило равновесие и продолжило движение, а его глаза демонически светились.

Великая каменная дверь вновь начала свой тяжеловесный размах, стремясь закрыться. Симон прыгнул через узкую щель с бешеной прытью, ощущая ветер от проносящегося мимо камня...

БУМ!!!

Обломок колонны треснул, раскрошился и откатился в сторону, расколовшись надвое. Симон, прокатившись кубарем по плитам внешнего прохода, услышал, как дверь оглушительно захлопнулась позади него. Поднявшись, он обернулся к порталу, боясь, как бы он вновь не открылся и не выпустил наружу умертвий с огненными глазами...

Но портал оставался закрытым, по-видимому, опять ставши «ложной дверью». Симон задрожал, когда осознал, насколько близко все они были к тому, чтобы оказаться запертыми навеки внутри тёмного царства Хорэмху.

— Клянусь именем Мота, бога Судьбы! – воскликнул он, содрогаясь. – Я думаю, Менофар, что только что видел твоего двойника, фараона Хефрена, и нескольких его прислужников из числа нежити, преследовавших меня подобно огнеглазым демонам...

— Они служат Хорэмху, Владыке мёртвых, – ответил Менофар, — и поэтому обладают своего рода бессмертием. Эти не-мёртвые Избранные и есть «сокровище», коего столь глупо домогались Эмилий и его легионеры, и кое они нашли на свою погибель.

— Катэлла, — нервно произнёс Спаргос, пытаясь улыбнуться, — я надеюсь, что это послужит тебе уроком. Впредь не стоит зачитываться дурацкими старыми документами...

Затем, видя страдальческое лицо и протянутые к нему руки, Спаргос расплылся в полном слёз облегчении и, всхлипывая, привлёк жену к себе.

Несколькими минутами позже четверо спасшихся, пошатываясь, вышли из коридора на залитую лунным светом, усеянную трупами площадь перед Великим Сфинксом. Спаргос и Катэлла по-прежнему сжимали руки друг друга, будто недавние влюблённые.

— Что ж, Симон, — сказал Менофар, — ты вновь доказал, что являешься моим способным учеником, коим я могу гордиться. На этот раз, по факту, я вообще сейчас едва ли был жив, если бы ты не выучил как следует вещи, которым я тебя обучал. Теперь же давай проводим эту отважную пару, спасённую тобой, к берегу Нила, и увидим, как они в сохранности взойдут на лодку, идущую до Александрии. То направление будет намного более им по душе, я уверен! После же тебе надобно вернуться со мной в Мемфис, где мы займёмся твоей подготовкой к путешествию вверх по реке и укрытию там в одном из храмов Птаха...

— Нет. – Симон взглянул вверх на освещённый луной лик Сфинкса, столь схожий с лицом его старого наставника, затем яростно встряхнул головой. – Нет уж. Я сопровожу эту достойнейшую пару в Александрию, а после, если мне будет благоволить Тюхе-Фортуна, сяду на корабль, идущий в неизведанные земли. Я опасаюсь угрозы Калигулы, однако теперь я ещё более опасаюсь тёмного зла Египта. Кем – страна древних ужасов, как довелось мне неоднократно узнать в течение последних месяцев, и этой ночью – более всего. Без сомнений, Хорэмху, бог Смерти, однажды предъявит права на меня, как он сделал это по отношению к Эмилию и всем его легионерам этой ночью. Да, он сделает это так же, как предъявляет права на души всех вообще, кто жили и будут жить. Однако ж, когда этот день придёт, то я надеюсь, что буду далеко от тёмного Египта, обдуваемый свежими ветрами под лазурными небесами.

Конец

Он прищёлкнул пальцами, обращаясь к юноше, очевидно, рабу.

— Принеси-ка вина нашему самому превосходному из проводников.

— О, Синухет! – молодая темноволосая женщина, которую Симон признал женой коренастого мужчины, схватила обе его руки своими. – Ты пришёл, как и обещал.

— А вы разве думали обратное?

— Разумеется, нет. – она понизила свой голос в шуточно-заговорщическом тоне. – Однако Спаргос думал над тем, можешь ли ты это сделать. Он сказал, что я дура, раз заплатила тебе треть суммы в качестве аванса. Я рада, что он ошибался.

Спаргос вежливо рассмеялся.

— Что ж, ты всё-таки пришёл, Синухет, – сказал он, потрясая руку Симона, — точно так, как моя маленькая Катэлла и говорила. Я рад, что ты не разочаровал её. Эта так называемая вечеринка требует оживления.

— Вы что же, ожидали, что я смоюсь с вашим авансом?

— Честно говоря, я не был уверен. Пойдём, присоединяйся к нам.

Симон не заметил никакого сарказма в комментариях Спаргоса, тот говорил совершенно искренне. «Синухет» принял кубок из рук юного слуги и сделал большой глоток из него. Вино было высокого качества, оно освежало его иссохшую гортань. Спаргос из Мегалополиса, очевидно, не был любителем, когда дело касалось финансирования мероприятий, и Симон решил, что ему нравятся и он, и его жена. Они были чистосердечны в общении и, несмотря на некоторую порцию благородной сдержанности, уважительны и дружественны по отношению к их проводнику и даже к своим собственным рабам. Это выгодно отличало их от большинства надменных римских и греческих туристов, которых он водил по руинам за последние несколько недель. Более того, и муж, и жена были равно глубоко и искренне заинтересованы в древних монументах Египта, как и в историях, которые рассказывал им Симон о них.

— Да, давай к нам. – Катэлла потянула его за руку. – Твой плащ весь в песке – должно быть, ты преодолел многие мили вдоль пустыни, и я вижу, что ты испытываешь жажду. Удалось ли тебе собрать ещё историй о древностях из свитков, спрятанных в пыльных склепах? Вот – закончи с этим кубком и держи следующий.

Симон кивнул, улыбаясь. Когда он впервые встретился с Катэллой, то был несколько озадачен её прямолинейностью. Сейчас же он понимал, что, хотя эта юная особа и была вдвое моложе своего учёного мужа, но она была всецело предана ему. Её энтузиазм к историям Симона, а не к нему самому – то была лишь грань её страсти к таинственной древности, и ничего более. Необычная женщина, прелестная и жизнерадостная, однако в её характере, как и у её мужа, преобладали научные интересы, нежели кокетливость или материнское чувство.

— Моя жена очень постаралась, чтобы сделать это торжественным событием. – сказал Спаргос, экономно потягивая из своей чаши. – Тем не менее, большая часть приглашённых нами гостей не пожаловало, и атмосфера этого места, кажется, мало способствует праздничному настроению. Сколько, говоришь, лет этому Сфинксу, Синухет?

— Никто не знает. Кто-то говорит, что он и пирамиды старше Египта, старше самого человечества.

— Это едва ли вероятно. – ответствовал Спаргос, криво усмехнувшись. – Геродот говорит нам, что пирамиды были построены фараонами Хеопсом, Хефреном и Микерином...

— Но существует и более древние писания, — прервала его Катэлла, — которые объясняют, как эти три фараона попросту присвоили пирамиды, что уже существовали, добавив к ним свои собственные различные постройки. И Сфинкс, о котором Геродот странным образом умалчивает в принципе, описан в этих древних документах как ещё более древнее сооружение.

Симон, уже наполовину осушивший вторую чашу вина, ощутил лёгкое беспокойство, что притупило приятное возбуждение от напитка.

— Могу ли я поинтересоваться, моя госпожа, что это за писания, в коих вы прочли подобные вещи?

— Что ж, они и в самом деле очень древние; по крайней мере, так мне поведал александрийский торговец, продавший их. Полагаю, что они были выкрадены из гробниц, так как у них имеется лёгкий запашок специй для бальзамирования, и они очень жёлтые и хрупкие.

— Папирусу весьма легко придать аромат и оттенок желтизны, – сухо прокомментировал Спаргос, — особенно тем, кто желает продать его доверчивым коллекционерам. Твои документы написаны по-гречески, моя дорогая, и потому не могут быть датированы ранее Птолемеев. Любой мог бы написать их.

— Я так не думаю, муж мой, — невозмутимо возразила Катэлла, — ибо я сильно сомневаюсь в том, что твой усреднённый фальсификатор обладает подобным воображением или искусством, чтобы сочинить подобные вещи. Писания эти предположительно являются фрагментами таких легендарных трудов, как «Тексты Мейдума» и «Свиток Бубастиса»...

Спаргос, изящно потягивая своё вино, обратил внимание, что Симон слегка опешил. Тем не менее, он лишь произнёс:

— Подобные заглавия хорошо известны из египетского фолклора о магических чудесах. Кто угодно мог использовать их.

Симон взглянул вверх, на залитый лунным сиянием лик Сфинкса, который высился столь близко и массивно, а затем сделал ещё небольшой глоток из своего кубка. Он читал из тех самых книг в библиотеке Менофара, что в храме Птаха, и теперь его беспокойство усиливалось. Могло ли быть так, что некие странные силы сплетали нити судьбы вокруг Сфинкса этой ночью?

— Сейчас может быть не лучшее время и место, чтобы обсуждать подобные вещи. – отважился сказать он.

— Почему же? – Спаргос окинул Симона резким взглядом. – Я только что заметил, Синухет, что чем больше ты пьёшь вина, тем трезвее ты становишься! Твои глаза уже не мечутся туда-сюда, и ты, кажется, утратил ту обольстительную, хотя и малость придурковатую ухмылку, которую обычно носишь на лице. И ты говоришь по-гречески лучше, чем делал это вчера. Вероятно, ты набрался этих диких историй из старых книг, схожих с теми, что собирает моя дорогая жёнушка? Конечно же, никто из числа прочих здешних проводников не рассказывает истории, хотя бы наполовину столь же увлекательные. Меня даже не удивит, Синухет, если окажется так, что ты умеешь читать.

Симон пожал плечами, решив, что отрицание не стоит того. В конце концов, к восходу он будет уже далеко отсюда.

— Ты проницательный наблюдатель, Спаргос. Это правда – я не тот, кем кажусь. Но не спрашивай меня, кто я или почему избрал этот путь жизни на какое-то время. Однако, ты ошибаешься насчёт старых книг. Они подлинные. Я читал их – не просто на греческом, но на изначальном египетском.

Тёмные глаза Катэллы расширись в изумлении.

— Ты можешь это? – она вновь схватила его за руку и потянула вперёд. – О, Синухет, смотри же! Только лишь сегодня рабочие, которых мы наняли, извлекли из земли эту каменную плиту, что, как видишь, прислонена к алтарю. До сих пор мы не нашли никого, способного прочесть её. Можешь ли ты?

Симон посмотрел вниз на небольшую стелу, на которой были выбиты тесные ряды египетской иероглифики.

— Она весьма древняя, но... да, я могу.

— О! – Катэлла, вне себя от радости, хлопнула в ладоши. – Пожалуйста, Синухет, прочитай их нам на греческом. Ну пожалуйста!

Симон кивнул. В свете мерцающих факелов, вместе со Спаргосом и другими участниками вечеринки, внимающими в зачарованной тишине, он медленно прочитал вслух:

«Я, Хафра, фараон страны Кем, повелитель Двух Земель, возлюбленный Хорэмху, сделал так, чтобы это было записано, дабы те, кто будут искать здесь в позднейшие времена, могли быть предупреждены или же получили наставление, согласно их сути и сути того, что они ищут. Ибо знайте же, о искатели, что мои глаза даже сейчас смотрят на вас, и что они читают намерения ваших душ.

Тем же, что взыскуют старинной мудрости, я скажу: мои сны да наставят вас, пока вы будете спать здесь на песке под луной. И сделав именно так, как я наставляю вас, вы сможете достичь царства чудес и богов, как сделал и я сам. Но тем, кто желает ограбить мою усыпальницу, думая лишь набрать сокровищ для своего личного земного возвеличивания, я скажу: ослеплённые глупцы, отступитесь! Ибо верная гибель вас ожидает. Ваши тела будут пожраны Пожирателем, самим Хорэмху, Владыкой Смерти, а ваши потерянные души будут блуждать в его чёрных чертогах навеки.

Ибо я, Хафра, подобно фараонам, жившим до меня, глубоко погрузился в тайны Тех, кто в древности выстроил пирамиды, и даже Тех, кто на заре времён спустились в Кем из звёздного лона Нут. И подобно тем, что были до меня, я стал Их слугой. И затем, копая ещё глубже старинное знание, чем делал до меня любой другой фараон, я узнал наконец секрет Хорэмху, Владыки Смерти, и тех первичных, что высекли Его образ, и помещения под ним, прежде чем строители пирамид спустились со звёзд. И, принеся жертвы Хорэмху таким способом, какого Он не ведал с забытых дней Стигии и Ахерона, я сделался его Избранником, что не умрёт, как умирают прочие люди, но будет охранять величайшее сокровище Кема во имя Его во веки вечные.

Посему Хорэмху наставил меня заменить Его прежние черты на черты человека, даже на мои собственные, чтобы поклонение Ему могло бы продолжаться человечеством с большей готовностью.

И ныне я, Хафра, скажу тем, кто когда-нибудь станут искать величайшее сокровище страны Кем, как делал я сам, и будут пытаться понять его истинную природу: исполните кровавое жертвоприношение и обряды, даже те, о коих я наставлял моих жрецов, дабы те хранили их в священных храмах Кем на протяжении столетий. И после того, исполнив их, вы должны будете войти...»

Симон сделал паузу. Его рука, мягко двигаясь по вырезанным иероглифам, слегка дрожала.

— Продолжай! – возопила Катэлла, хватая его за руку. – Прошу тебя, Синухет...

— Не могу. Последние несколько строк сбиты; судя по всему, намеренно. Вероятно, это вполне разумно.

— Как ты можешь думать так? Я так хотела бы узнать концовку!

— Ты восхитителен, Синухет! – вмешался Спаргос. – И это правда, даже если ты только лишь подделывал то, что якобы читал. Странно, насколько близко это соотносится с вещами, о которых ты нам рассказывал и теми, что моя Катэлла прочла в своих «старинных» папирусах. И, кстати, что насчёт «величайшего сокровища страны Кем»?

— Ага, сокровища! – провизжал хриплый голос. – К ним, парни – вырезать их всех!

Симон резко обернулся в сторону угрожающего визга, выхватывая свою остро заточенную сику. Около двух дюжин худощавых, смуглокожих негодяев неслись вниз по песчаному откосу, размахивая ножами и вращя верёвками с петлями. В первом же ряду этой ватаги Симон различил двух его знакомцев – Арфада и Кабира.

— Спаргос, сплочайте своих слуг, живо! – крикнул он. – Обороняйтесь!

Затем на них нахлынула эта крысиная стая, коля и рубя направо и налево. Несколько гостей Спаргоса, блея от ужаса, развернулись и бросились между лап Сфинкса. Худые скачущие фигуры погнались за ними, блестя ножами, и в следующие мгновения смертельные вопли раздались из теней. Спаргос и его жена, защищаемые четырьмя своими преданными рабами с посохами в руках, скорчились в ужасе, прижавшись спиной к камню левой лапы Сфинкса.

Всё это Симон успел ухватить прежде, чем волна нападающих обрушилась на него. Он увернулся от удара и парировал; изогнутое лезвие его сики, примерно той же длины, что и римский короткий меч, и созданное для боёв на арене, прошло полпути сквозь шею бандита. Человек хлопнулся на песок, его горловые артерии выплёскивали две струи крови.

— Взять его живьём, идиоты! – завопил Арфад. – И этих греков-богатеев тоже, они все достойны выкупа!

На шею Симона закинули петлю. Как раз тогда, когда она стала затягиваться, он разорвал её, и последовавший за этим выпад сикой выплеснул кишки ещё одного разбойника. Однако другие верёвки последовали за первой, и Симон не мог достаточно быстро уворачиваться или разрезать их. Он услышал крики, понимая, что это убивают рабов Спаргоса. Затем две петли одновременно затянулись на его теле, одна вокруг плеч, другая – вокруг запястья его руки с мечом. После этого его рывком сбили с ног.

Мгновенно вся стая набросилась на него. Левый кулак Симона врезался в челюсть третьего нападавшего, однако у него не было никаких шансов против банды из примерно двадцати жилистых варваров. В следующий момент его руки были заломлены за спину, колени — максимально согнуты, а запястья и лодыжки крепко связаны вместе прочными веревками.

После этого негодяи отступили, и Симон увидел, что Спаргос и его жена также были связаны, хотя и не столь тщательно, как он. Их слуги лежали бездвижно вместе с трупами двух бандитов, и кровь окрасила песок вокруг них.

— Отличная работа, парни! – сказал Арфад, развязно выступая вперёд. Он наклонился и отвязал кошель с монетами с пояса Симона. Его люди поступили так же со Спаргосом, Катэллой и убитыми гостями, избавив их от денег и ценных вещей.

— Вы же не уйдёте с этим, вы... вы разбойники! – пробормотал маленький грек с ощетинившейся бородкой.

— Разбойники? – хихикнул Арфад. – Римляне не подумают такого, когда мы представим им вашего... эм, проводника. Я думаю, они сочтут вас виновными в сокрытии преступника. Несомненно, что они заплатят нам огромное вознаграждение, когда мы передадим им вас троих.

— Ты безумен!

— Ты так думаешь? Тогда гляди! – Арфад схватил тюрбан Симона одной рукой, его бороду – другой, а затем рывком сорвал их и отбросил в сторону. Катэлла издала возглас. Человек, которого она знала Синухетом, был чисто выбрит, имел квадратную челюсть и тёмные волосы. И ещё он был по крайней мере на десять лет моложе, чем казался прежде. Более того, теперь она видела тёмный, зловещий разум в его глубоко посаженных глазах, что в ненависти застыли на низкорослом египтянине, вожаке этой разбойничьей шайки.

— Разве вам не ведомо, кто есть сей? – выкрикнул Арфад. – Это же Симон из Гитты, самаритянский чародей, за чью голову император Калигула назначил великую цену. Он был хитёр в своей маскировке, однако недостаточно, чтобы облапошить меня. Несколько недель назад, после совершения изрядного преступления в Мемфисе, он прибыл сюда, претендуя на должность проводника, однако отказываясь платить честный взнос Братству проводников. Он выдавал себя за полудурка, при этом рассказывая странные истории про пирамиды своим нанимателям – истории, которые никто из наших никогда не слышал. Он не жил ни в какой местной деревне, предпочитая ночевать в пустыне, и каждые несколько дней он вообще исчезал из виду на день-другой. По одному такому случаю мы с Кабиром последовали за ним и обнаружили, что этот лиходей отправился к храму Птаха в Мемфисе, что подтвердило мои подозрения. Теперь они дважды подтверждены, так как известно, что этот Симон – также беглый гладиатор, и он в самом деле сражается не хуже!

— Возможно, нам следует прикончить его. – произнёс Кабир, скалясь и касаясь пальцами своего ножа. – Колдун, который к тому же дерётся, как гладиатор, вдвойне опасен. Уверен, что римляне заплатят за него мёртвого не меньше, чем за живого...

— Нет, ибо Калигула имеет к нему личную обиду и желает увидеть, как он сдохнет под пытками. Но довольно этой болтовни. Поднимите его, вместе с этими глупыми греками, что наняли его. При любом раскладе, наша Гильдия будет вознаграждена имением Спаргоса в Александрии за то, что мы схватили Симона. Мы передадим эту троицу римским должностным лицам на рассвете, если, — Арфад близко склонился к связанному телу Симона, склабясь и ухмыляясь, — если только они не решат вместо этого поведать нам секрет величайшего сокровища Египта.

Симон, натягивая свои путы, воззрился на крысоподобное лицо Арфада снизу вверх.

— Глупец! Нет никакого сокровища...

— Нет, есть! – Арфад яростно пнул связанного. – Разве ты и эти богатые греки не обсуждали его, пока мы слушали? Не отрицай этого. Каждый египтянин слышал о сокровище, спрятанном под Сфинксом, и, очевидно, эта женщина обнаружила древние писания, в коих раскрывается путь к нему. Что ж, вот моё предложение. Веди нас к сокровищу и, так и быть, мы позволим вам троим уйти; может, даже дадим вам большой куш. Откажите, и мы всё равно обогатимся, передав вас римлянам...

— В этом нет необходимости! – проревел зычный голос. – Расправьтесь с ними, солдаты Рима!

Симон, болезненно извиваясь в своих путах, увидел два десятка, если не больше, легионеров с мечами наизготовку, несущихся вниз по склону. Безумие! Это было уже второе такое событие в пределах нескольких минут...

Затем две группы людей схватились. Несколько мгновений бушевала безумная ярость битвы – звенели клинки, раздавались проклятия и предсмертные вопли. Тело упало на камень всего лишь на расстоянии руки от лежащего Симона. Он увидел, что это был Кабир, лицо которого было искажено в смертельной агонии, а из огромной раны на груди хлестала кровь...

Внезапно банда египетских головорезов рассеялась и дала дёру, оставив по крайней мере треть своих лежать, истекая кровью, на каменной мостовой. Они бросились врассыпную вдоль Сфинкса с обеих сторон, а дисциплинированные римляне немедля разделились на две группы и ринулись вдогонку за ними.

Когда зазвучал рёв и шум возобновлённого боя, Симон принялся за стягивающие его верёвки. Несмотря на то, что он обучался у персидских мастеров избавления от пут, он мог судить, что ныне столкнулся со сложной задачей. Египетские разбойники – некоторые из них были, вне сомнений, любителями в деле похищения людей и торговли рабами – связали его настолько надёжно, насколько это вообще возможно было. Это займёт время, а его у Симона было мало...

Неожиданно он осознал, что у него вообще его не было. Четыре человека стояли над ним. Двое из них были легионерами, третий – римским официалом, а четвёртый – к изумлению Симона – оказался его старым учителем Менофаром.

— Прости меня, Симон. – сказал жрец. – Я надеялся, что ты уже будешь далеко отсюда. У меня не было выбора.

Легионеры быстро схватили Спаргоса и Катэллу и разрезали путы на их ногах, но не на руках. Затем они грубо препроводили пару греков к своему командиру.

— Как нам следует поступить с ними, начальник?

— Что ж, попридержите их. – ответил Эмилий. – Разве вожак этой крысиной стаи не сказал, что женщина открыла путь к сокровищу?

— И в самом деле так, командир.

Звуки битвы, которые уже затихали, сейчас полностью пропали. Римляне, судя по всему, загнали оставшихся бандитов в тупик позади Сфинкса и зарубили их всех. Минуту спустя подозрения Симона подтвердились, когда два десятка легионеров возникли из тени Сфинкса, выйдя на свет факелов, поодиночке или небольшими группами. Их клинки были тёмными от крови. Их число, кажется, не уменьшилось вовсе, что не показалось Симону чем-то удивительным. Римские легионеры были наиболее опасными войсками в мире, а эти люди Эмилия, без сомнений, были отобраны им вручную. Так что ничего удивительного, что они одержали сокрушительную победу над недисциплинированной шайкой египетских головорезов, не понеся никаких потерь.

Декурион вышел вперёд; его правая рука держала за волосы человеческую голову, с обрубка шеи которой капала кровь. В свете факелов Симон узнал черты похожего на грызуна Арфада.

— Мы вырезали всех бандитов, командир Эмилий, – доложил декурион, — и казнили их вожака, как ты и приказал.

— Отлично, Спор. – ухмыльнулся Эмилий. – Хорошо. Дай её мне.

Он выхватил голову из руки подчинённого, прошёлся между гигантскими лапами Сфинкса и швырнул её прямо на каменный алтарь, стоявший там. Затем, повернувшись, он вскричал:

— Так что, Менофар, как тебе это в качестве жертвы старому Хорэмху? Более двадцати разбойников убиты и истекли кровью у его образа, а голова их лидера украшает ныне его алтарь! Держу пари, что он не наслаждался такими жертвованиями со времён фараона Хефрена, когда тот возродил ритуалы Стигии здесь.

— Ты можешь быть прав в этом. – произнёс старый жрец мрачно.

Катэлла, дрожа в тисках двух римлян, внезапно воскликнула:

— Боги! Этот злой жрец! У него черты Сфинкса!

— Ерунда, моя дорогая. – спокойно сказал Спаргос. – Есть некоторое слабое сходство, возможно, однако не более, чем можно ожидать от египтянина из древней династии.

Спаргос повернулся к Эмилию.

— Я благодарю вас, командир, что спасли нас. Будете ли вы теперь столь любезны, чтобы освободить наши руки? Эти верёвки крайне неудобны.

Эмилий проигнорировал его реплику.

— Декурион Брут, ты и двое других оставайтесь здесь. Охраняйте Симона из Гитты и этого богатого грека как следует. Они будут достойной наградой для нас, если египетское сокровище окажется дурацкой затеей.

Затем он повернулся к Менофару.

— Что ж, жрец, теперь веди нас. Что касается женщины, мы возьмём ей с собой. Если она на самом деле много прочла в старинных текстах, то может оказаться весьма полезной.

Менофар кивнул, обернулся к Сфинксу и сделал несколько кратких, замысловатых пассов руками, после чего сказал Эмилию:

— Следуйте за мной.

Римляне, ведомые жрецом, исчезли за северной стороной песчаного холма.

Когда они ушли, Симон вновь принялся за свои путы. Эти сложные жесты Менофара, якобы ритуально направленные к Сфинксу, на самом деле были жестовым языком и несли послание Симону. От их смысла его прошиб холодный пот.

Ибо Менофар намеревался открыть Путь.

Затем Симон услышал, как Спаргос жалобно обращается к стражникам.

— Зачем они увели мою жену? Почем вы не развяжете нас? Если нужен выкуп, то я прослежу, чтобы вам хорошо заплатили. Освободите же меня, солдаты, и я заплачу вам больше, чем вы можете ожидать, преследуя какую-то дурацкую египетскую легенду...

Кулак декуриона звонко ударил по лицу Спаргоса. Маленький грек тяжело повалился на камень, после чего несколько мгновений дрожал и дёргался. Его лицо было поблизости от лица Симона, и тот констатировал шок в глазах грека; кровь сочилась из его губ и окрашивала его забавную козлиную бородку.

— Моя Катэлла! – простонал он. – Почему они забрали её? Что командир намеревается с ней делать?

Трое легионеров, беспокойно вышагивая, проигнорировали его. Их сапоги скрипели по песку и мелким камням. Их тени становились короче по мере того, как луна поднималась к зениту.

Силой прогнав все мысли из своего ума, Симон сфокусировал внимание на своих путах и продолжил работать над ними.

Около часа, под руководством Менофара, солдаты расчищали основание древней стены от щебня и булыжников. Труд этот происходил в поту и тесноте, так как они находились внутри узкого прохода, к которому привёл их жрец через скрытую расщелину в руинах снаружи. Лишь один человек за раз мог протиснуться сквозь неё.

— Что это за место? – спросил Эмилий по мере продвижения работы.

— Храм, некогда стоявший перед Сфинксом. Он также был построен предшественниками человечества; как ты можешь видеть по громадным размерам обтёсанных камней, из коих сложены эти стены. После того, как Стигия пала, пески поглотили этот храм на десять тысяч лет. Фараон Хефрен обнаружил его вместе со Сфинксом, однако со времени окончания его династии он вновь погрузился в песок ещё на три тысячи лет.

Эмилий, внешне сама невозмутимость, почувствовал, как его внутренняя надменность пошатнулась. Рим мог похвастаться разве что несколькими пустячными столетиями в мировой истории.

— Зачем мы расчищаем эту стену? – потребовал он. – Ниша перед нами выглядит как просто ещё одна из множества «ложных дверей», вырезанных древними в качестве символических врат в измерение вечности.

— Именно так, и большинство из них – это просто символы. Однако же самые древние, вроде этой, не просто символы. Фараон Хефрен и его предшественники всё ещё знали кое-что из утраченных искусств, что стигийцы унаследовали от Тех, Кто спустились со звёзд на заре времён. Они знали, как сконструировать врата в другие измерения, в другие миры. Подобные врата находятся сейчас перед тобой, командир Эмилий. Даже легион ваших самых искусных осадных инженеров не сможет так уж легко их разрушить, и лишь адепт Древнего Пути, как, например, я, может заставить их открыться для вас.

— Что ж, тогда давай за дело, — ответил нетерпеливо центурион, — так как я вижу, что мои солдаты уже расчистили весь завал целиком.

Менофар кивнул, после чего прошёл вперёд и уселся на земле, скрестив ноги, перед высокой нишей, вырезанной в скале. Из своей накидки он извлёк небольшое бронзовое кадило и поставил его на пол перед собой, затем наполнил его тем, что выглядело сушёными травами.

— Итак, командир, — сказал он, — дай мне свой факел.

Удивлённый Эмилий исполнил его просьбу. Менофар приложил факел к травам, и те начали тлеть и светиться. Резковатый аромат заполнил узкий проход.

— Что это за вещество ты жжёшь? — потребовал центурион подозрительно.

— Семена и лепестки Жёлтого лотоса. Они позволят моему духу выйти и войти в тело Хорэмху, великого Сфинкса, и тогда я смогу управлять открытием этого портала. А теперь соблюдайте тишину, ибо мне нужно сконцентрироваться.

Склонившись над маленьким кадилом, Менофар глубоко вдохнул дым, поднимавшийся из него, после чего выпрямился и пристально вперился в высокий проём в камне. Долгие минуты он сидел так, бездвижный как статуя. Эмилий, поначалу нервозный, мало-помалу расслабился. Испарения не были ядовиты, судя по всему, иначе жрец не стал бы вдыхать их в свои лёгкие в такой концентрированной форме. Центурион почувствовал внутреннюю расслабленность, даже ликование; вскоре величайшее сокровище Египта станет его...

Внезапно, без предупреждения, в каменной стене перед римлянами возникла вертикальная линия черноты. Она расширялась. «Ложная дверь», очевидно, вовсе не ложная, подалась вовнутрь практически бесшумно, не считая лёгкого шуршания песчинок под ней. Затем перед ошеломлёнными солдатами возник высокий, зияющий чернотой проём.

— Клянусь Палладой! – выдохнул один из них. – Что это за магия? Неужто жрец открыл врата в самый Гадес?!

— Нет! – возбуждённо выкрикнул Эмилий. – Скорее, врата к богатству, славе, власти!

Он повернулся к Менофару.

— Вставай, жрец, и веди нас к...

Однако Менофар более не сидел с прямой спиной в духовном созерцании. Вместо этого он распластался на каменном полу, будто при смерти.

— Вставай! – закричал Эмилий, нагнувшись вперёд и тряся жреца за плечо. – Вставай же!

— Он что, умер? – спросил Спор.

Эмилий выпрямился в полный рост.

— Похоже на то, однако я подозреваю, что нет. Он в трансе – в состоянии, в котором эти хитроумные египетские жрецы опытные мастера. Но это не имеет значения – он открыл нам Путь. Всё, что нам нужно сейчас – это идти вперёд и найти сокровище.

— И оставить его здесь? – сказал декурион. – А что если его дух заставит дверь захлопнуться позади нас, тем самым запечатав нас в той черноте навеки?

— Хорошая мысль, Спор. Мы можем взять его с нами. Тогда, если мы окажемся в ловушке, то и он тоже. К тому же, мы задвинем эту сломанную часть колонны в щель, чтобы заблокировать дверь, если она попытается закрыться сама. А теперь поспешим, парни – я хочу найти это сокровище и думаю, что и вы тоже.

продолжение ожидается

Мы продолжаем исследовать древний Египет в «Сокровище Хорэмху» (из «Pulse-Pounding Adventure Stories» #2, декабрь, 1987), действие которого происходит в марте 38 г. н. э. Вы можете помнить, как Лавкрафт написал историю на заказ для иллюзиониста Гарри Гудини, претендующую быть хроникой его приключений в Египте, «Под пирамидами». (Среди лавкрафтологов принято именно так именовать эту историю, по названию, данному ей самим ГФЛ, нежели «Погребённый с фараонами», под каким заглавием она была опубликована в «Weird Tales».) Хотя ничего в этом рассказе не связывает его эксплицитно с Мифосом Ктулу, однако все его элементы служат для связи его с другими отсылками Лавкрафта к Египту, как, например, в «Изгое». Тирни заставляет Симона Мага столкнуться с теми же самыми подземными ужасами девятнадцатью веками ранее, что вполне подходяще, ведь Симон – мастер сценических иллюзий и трюков с освобождением, подобно его коллеге из XX века Гудини.

Лавкрафт, непоколебимый рационалист, меж тем, вне сомнений, весьма увлекался псевдонаукой как сырьём для его наукообразных вымыслов. Он свободно черпал из липовых исследований Чёрчуорда потерянного континента Му и чудаковатых историй Чарльза Форта о добыче полезных ископаемых Земли инопланетянами. Тирни привык писать для журналов «Fate» и «Gnostica News», он даже составляет гороскопы; при всё при этом он не менее упёртый рационалист, как и ГФЛ. В «Сокровище Хорэмху» Тирни совмещает некоторые дикие домыслы о Большом сфинксе с идеями из «Лестницы в Небо» Захарии Ситчина.

Римский губернатор Флакк не изобретён Тирни. Философ 1-го века н. э. Филон Еврей написал трактат для Цезаря, жалуясь на чудовищные поступки этого человека, особенно что касается его несправедливого отношения к евреям. Филон описал его как высокоодарённого управленца, озлобившегося после смерти своего покровителя Калигулы, а после одолеваемого страхами впадения в немилость у своих новых начальников. Именно тогда он начал прислушиваться к коварным наущениям своих советников: а именно, сделать евреев козлами отпущения.

Среди прочих несправедливостей, которые Филон приписывает Флакку, числится его неспособность остановить позорное оскорбление недавно провозглашённого царём Ирода Агриппы I, возвращавшегося в Палестину из Рима через Египет. Похоже на то, что александрийские хулиганы устроили сатирический спектакль вдоль всего маршрута следования свиты Ирода Агриппы. Они поймали местного недоумка по имени Карабас и сделали из него фальшивого царя с папирусным колпаком вместо короны и дверным ковриком вместо царской мантии. Ему также дали стебель тростника в качества скипетра и чествовали его как «мар» («господин» на арамейском); данным титулом должны были приветствовать Агриппу по его возвращении на родину. Это должно было показать, что египтяне думают о еврейском «царе». Вспоминаются сцены евангельских Страстей, в которых Иисус был приговорен к смерти вместо Вараввы. Его нарядили в пурпурную мантию и терновый венец, как мнимого царя, а затем отправили по велению Пилата к Ироду Антипе. Последний, хотя и был всего лишь тетрархом, называл себя царём Иродом; посему и прислали ему версию «царя Иудейского» от Пилата. Или же можно задуматься, была ли вообще вся евангельская история извлечена из отчёта Филона?

* * *

Менофар, высший жрец Птаха в Мемфисе, напряжённо выглядывал из окна своей расположенной высоко комнаты, в то время как сандалии двух дюжин римских легионеров ритмично топали по плитам двора внизу. Свет раннего утра бликовал на железных шлемах солдат, равно как и на лысом и натёртом маслом черепе жреца.

— Они вернулись, о учитель, — произнёс глухой голос сбоку от старого жреца, — точно как мы того ожидали в течение прошедшего месяца.

Менофар повернулся и посмотрел на высокого молодого человека с мрачным лицом.

— И всё же мы не вполне беззащитны, Симон. Быстро – надевай свою маскировку и уходи через тайный северный проход. Проведи вечер, развлекая туристов в качестве гида по гробницам древних, как обычно. Когда ты вернёшься завтра, здесь всё будет хорошо.

— Ты уверен? – блеск в тёмных, глубоко посаженных глазах молодого человека отражал его беспокойство. – Эти римляне безжалостны, брутальны.

— Я справлюсь с ними. Они ищут тебя. Поспеши же, давай!

Молодой человек слегка поклонился, после чего исчез в тенях.

Несколько секунд спустя Менофар услыхал резкие удары, раздававшиеся снизу – рукояти мечей стучали по створкам высокого главного входа в храм. Старый жрец наклонился вперёд и крикнул из окна:

— Вам чего надо, солдаты?

Их офицер посмотрел вверх и выкрикнул в ответ:

— Я думаю, тебе это хорошо известно, жрец. Я – центурион Эмилий Ацер. Я пришёл сюда с ордером на арест некого Симона из Гитты, самаритянского ренегата, подозреваемого в убийстве Валерия Аргония, номарха Фив, и поджоге его корабля. Открывайте сейчас же!

Менофар нахмурился в сомнении. Затем ответил:

— Человек, которого ты называешь Симоном, невиновен. Личное зло Аргония привело его к гибели, как хорошо тебе известно, Эмилий Ацер. Ибо разве не ты был главным прихвостнем сумасшедшего номарха, когда тот планировал низвергнуть владычество Рима над Египтом средствами тёмной магии?

Римский офицер кратко оглядел храмовой двор, пустующий, не считая его легионеров, но затем ответил твёрдым голосом:

— Нечего уклоняться, лысоголовый. Открывайте ворота. Мои солдаты здесь отобраны мною лично за свою преданность. Более того, я пришёл с ордером власти.

— Чьим ордером?

— Авла Флакка, губернатора Египта; а его мандат получен от Гая, императора Рима. Флакк наделил меня властью делать всё, что нужно – и я имею в виду что угодно – дабы схватить Симона из Гитты. Смотри же!

Эмилий помахал в воздухе пергаментом.

— Пошли вниз одного из своих жрецов, чтобы прочесть это, Менофар, и ты узнаешь, что я говорю истинно.

Вновь старый жрец застыл в безмолвии, колеблясь в нерешительности столько, сколько осмеливался, пока его тонкие пальцы сжимали каменный подоконник. Это оказалось серьёзнее, чем он думал. Менофар надеялся, что Симон, его бывший ученик, сейчас быстро отдаляется к северу через узкие аллеи Мемфиса, направляясь в сторону пустыни.

— Довольно упрямиться! – крикнул Эмилий. – У тебя крепкий храм, но я могу приказать выслать сюда целый легион из Александрии, если понадобится. Ты готов к подобной осаде, старый жрец?

Менофар не был готов к такому. Он отправил вниз младшего жреца, и когда тот ему сообщил, что грамота Эмилия выглядит подлинной, неохотно согласился впустить солдат.    

Пока солдаты обыскивали храм, Эмилий Ацер, в сопровождении двух своих легионеров, встретился с Менофаром наедине в его высоких покоях.

— Не бойся, египтянин. – начал центурион, усаживаясь в единственном кресле, имевшемся в комнате – скромном, однако древнем и ценном экземпляре. – Мне нужен лишь волшебник Симон, а не ты. Расскажи мне, где он, и ты будешь щедро вознаграждён.

— Мне неизвестно, где он. Он был здесь, а теперь ушёл. Более того, он обучен искусству перевоплощения; ты едва ли найдёшь его, даже если бы я мог сказать тебе его местоположение.

— Даже если бы я предложил тебе значительную сумму денег?

Менофар сделал вид, что задумался на мгновение.

— Сколько? – спросил он наконец.

Статные, хотя и жёсткие черты лица Эмилия расслабились в усмешке.

— Назови свою цену. Император Гай предложил огромную награду за этого Симона Гиттянина. И даже больше – только между тобой и мной – губернатор Флакк несколько утерял императорскую милость после смерти императора Тиберия, бывшего его другом и патроном. Флакк был бы весьма рад презентовать Симона Гаю, тем самым обязав его перед собой и упрочив своё будущее в качестве наместника Египта.

— Никакая власть не защищена, не считая той, что исходит изнутри. – ответил Менофар, в его голосе и тёмных глазах не было и тени эмоциональности.

— Клянусь Гадесом, только не надо пудрить мне мозги своим мистическим вздором! – прорычал Эмилий, вставая. – Этот Симон, которого ты укрываешь, приложил руку не только к недавней смерти Аргония, но также и к смерти императора Тиберия в прошлом году. Я предполагаю, что ты знаешь кое-что об этом, Менофар, но я не буду настаивать. Я лишь скажу, что если ты не представишь мне Симона из Гитты, я уполномочен обыскать этот храм и убить каждого жреца и служку в нём – и именно это я и сделаю.

Менофар слегка побледнел, хотя черты его лица оставались бесстрастными.

— Это один из древнейших и самых почитаемых храмов Египта. – ответил он строго. – Стоит тебе подвергнуть его профанации, и люди этой земли восстанут против вас.

— Люди? – Эмилий сплюнул на плиточный пол. – Что ж, это будет позором, ибо тогда наши легионы начнут вырезать их тысячами, и это будет стоить Риму огромной суммы денег. Возможно, Риму даже придётся ввозить сирийских рабов, чтобы те собирали для него египетское зерно. Гай не хотел бы, чтобы Рим понёс такие расходы, и он не особо сдержан в припадках гнева. Как и я, старый жрец.

Хотя Менофар и поддерживал внешнее самообладание, сердце его упало. Ястребиные черты центуриона были жёсткими, безжалостными. Менофар хорошо читал людей и знал, что этот тип не блефует.

— Что ж, Менофар, выбор за тобой – передашь ли ты Симона мне или же желаешь утопишь Египет в алой крови?

Тут мог быть только один ответ. С усилием, подобным едва ли не агонии, старый жрец произнёс:

— Я отведу тебя к Симону, если смогу.

Римлянин ухмыльнулся, затем уселся обратно и рассмеялся.

— Полагаю, что данная дилемма немного скрутила тебе кишки, сфинксоликий! Однако ты мудрый человек, и, вероятно, искренний. Теперь, когда я объявил свою официальную миссию, мы можем расслабиться. Прикажи подать нам вина, и, возможно, мы сможем уладить сделку больше по твоему вкусу – так, чтобы не подвергать угрозе ни Египет, ни твоего драгоценного Симона.

Менофар выказал удивление против своей воли.

— У нас здесь нет вина…

— Неважно. Мы лучше договоримся на трезвую голову.

Эмилий Ацер снял большой кошель с пояса и извлёк туго скрученный свиток.

— Номарх Аргоний в самом деле изучал тёмную магию, как ты столь громко упоминал во дворе, и, ассистируя его, я увидел достаточно, чтобы узнать о том, что силы, которые он преследует, не были иллюзиями. Как управитель Фив, он был способен приобрести ряд древних книг, содержащих магическое знание из древнейших дней Египта. Большинство из них погибло, я предполагаю, в таинственном пожаре, уничтожившем его корабль несколько недель назад.

Центурион улыбнулся и ударил по левой ладони свитком, который держал в правой руке.

— Большая часть, но не все.

Менофар, уже начавший испытывать некоторое облегчение, внезапно ощутил покалывающий озноб.

— Что за свиток в твоей руке?

— Частичный греческий перевод труда, который, полагаю, тебе хорошо известен. Он находился в ящике с личными вещами, которые Аргоний оставил мне накануне того самого дня, как погиб. Несомненно, он как-то проглядел его. Папирус этот написан был давным-давно неким Лювех-Керафом, жрецом кошачьей богини Баст.

Дрожь, пробирающая старого жреца, усилилась. В «Свитке Бубастиса» Лювех-Керафа содержались тёмные и тревожные знания, передававшиеся с древнейших эпох страны Кем и даже с забытых стигийских времён, предшествовавших им. Лишь самые образованные из числа египетского жречества могли что-то знать о его существовании, не говоря уже о содержании. На полках со свитками самого Менофара хранилась практически полная копия, написанная оригинальным хемитским иератическим письмом. Там в том числе имелся раздел «Чёрные обряды», вымаранный с большинства копий, однако Менофар был достаточно дисциплинирован, чтобы не заглядывать в него.

— Я… я слышал об этом труде. – ответил он, позволив вкрасться в свой голос нотке сожаления. – Если номарх Аргоний пробовал исполнить какие-либо магические заклинания из него, это было опрометчивым поступком. Вероятно, именно поэтому он и его корабль сгорели в огне. Лишь адепт может осмелиться испытывать подобные тёмные вещи – или же дурак.

— Ты рассуждаешь в верном направлении, — произнёс ухмыляющийся Эмилий, — и не стоит держать меня за дурака. Я не сомневаюсь, Менофар, что у тебя имеется полная копия этого текста, спрятанная где-то здесь. Как сам ты заметил ранее, это же один из старейших храмов в Египте. Что ж, я оставлю эту копию тебе, не беспокойся.

Вновь римлянин ударил по своей левой ладони свитком, зажатым в правой.

— Я заинтересован лишь в этой части папируса, который добрый номарх ненароком мне оставил.

У Менофара не было сомнений, что Эмилий выкрал свиток. Внутренне он содрогнулся при мысли о подобной вещи, пусть даже в частичном переводе, находящейся в руках этого безжалостного, необученного центуриона, которому туповатый наместник Египта даровал столь много власти. Затем его поразила мысль.

— Как смог Аргоний, римский конник, умудриться перевести этот свиток с египетского на греческий?

— Он нанял подчинённого жреца из Фив, который сейчас мёртв. – ответил Эмилий. – А теперь давай вернёмся к нашему делу. В этом свитке говорится, что величайшее сокровище Египта сокрыто в нескольких милях к северу отсюда, под великим Сфинксом. Ты поведёшь нас к нему.

Менофар выдохнул, его невозмутимость была поколеблена.

— Сокровище Хорэмху! Но ты не понимаешь…

Достаточно. – Эмилий Ацер сурово нахмурился. – Не пытайся меня дурачить, жрец. Каждый египетский полевой батрак слышал о громадном сокровище, что спрятано где-то под Сфинксом или пирамидами. Я привык подвергать сомнению эти байки, считая их обычным фольклором наивных и невежественных крестьян. Но теперь, прочитав в этом древнем документе, написанном одним из самых учёных чародеев вашей земли, о сокровище, я уже более не сомневаюсь.

— Ты идиот! – прошипел Менофар, уже даже не пытаясь поддерживать свою невозмутимость. – Чернейшие тайны истории страны Кем сокрыты под Сфинксом и тремя пирамидами, что были вырезаны и выстроены прежде фараонов, прежде стигийцев… даже прежде, чем первый человек построил свою первую хижину из речного ила!

Римлянин грубо расхохотался.

— Ты хороший актёр, Менофар, но я – не один из твоих суеверных крестьян. Лювех-Кераф писал, что тайна Сфинкса – тайна величайшего сокровища Египта – передавалсь через высочайших жрецов в самых древних храмах этой земли. Что означает и тебя тоже, друг мой – не надо отрицать этого. Итак, веди же нас к сокровищу, и я позабуду про обыск этого храма и про награду, что Гай предложил за Симона из Гитты.

Менофар вновь собрался с духом, приложив усилия.

— Ты что же, выкажешь открытое неповиновение Флакку, губернатору Египта, и даже императору?

— Почему нет? Имея величайшее сокровище Египта, я смогу выкупить легионы Гая у него же. Кроме того, — Эмилий постучал пальцем по свитку в руке, — с теми силами, которые Аргоний пытался приручить, никакие армии не смогут мне противостоять. Или, скорее, против нас, Менофар – ибо для тебя было бы глупо лишить меня своей поддержки. Мы сможем достичь великой власти, работая вместе.

— Ты безумен, подобно столь многим из профанов, что погружались в древние мистерии гораздо глубже, чем было для них полезно.

Римлянин внезапно поднялся и прошагал к открытому окну; его черты вновь затвердели и посуровели.

— Иди сюда, жрец, и выгляни наружу.

Менофар сделал это, ощущая недоброе предчувствие в своём сердце. Внизу, на храмовом дворе, он увидел компанию солдат, штук двадцать, с обнажёнными мечами. Рядом с ними вдоль стены, одетые в белое, выстроились бездвижно все жрецы и служители, что были сегодня на своих постах в главном храме, около тридцати человек.            

— Взгляни как следует на своих подчинённых, Мэнофар, так как ежели ты не согласишься исполнить моё приказание, ты не увидишь их более живыми.

Старый жрец сглотнул.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Этой ночью ожидается полнолуние, ближайшее к весеннему равноденствию. Это будет ночь, когда, согласно «Свитку Бубастиса», обученный адепт может открыть тайный проход, ведущий в глубины под Сфинксом. Кровавое жертвоприношение также требуемо…

— Ты не знаешь о том, чего просишь! Силы могут быть выпущены на свободу…

— Молчать! Я предостерёг тебя о том, что не следует играть со мной, как с суеверным болваном.

Эмилий поднял руку и выкрикнул стоящему внизу офицеру:

— Декурион Спор, начинайте исполнение назначенной вам задачи!

Декурион отсалютовал, затем сделал жест двум легионерам, которые тут же схватили одного из самых юных служек – паренька лет шестнадцати – и потащили его прочь от стены, крепко держа за каждую руку. Офицер вышел вперёд, короткий клинок меча блеснул в его правой руке. Юнец безумно закричал, отбиваясь и лягаясь, когда солдаты стали наклонять его вперёд. Затем декурион умело размахнулся; клинок рассёк воздух, и крики внезапно оборвались, когда голова юноши отлетела в сторону и покатилась по каменным плитам.

Солдаты, как ни в чём не бывало, отбросили тело; оно слегка содрогалось, пока кровь хлестала из его обрубленной шеи.

— Как тебе это в качестве жертвоприношения кровью? – рявкнул Эмилий. – Должен ли я приказать моим людям продолжать?

На какое-то мгновение в тёмных глазах Мэнофара полыхнула ярость. В следующий миг, однако, эти глаза сделались столь же тверды, как и у римлянина, а его черты сделались столь же невыразительными, как и у вырезанной из камня статуи фараона.

— Нет, центурион. – ответил он ровным голосом. – Никаких больше убийств. Я вижу, что ты – командир, которому нужно повиноваться. Этой ночью я открою тебе путь к сокровищу Хорэмху.

Симон из Гитты, закутанный в лохмотья и с тонкой тростью в руке, быстро шёл в сторону севера, ступая длинными, плавными шагами, которые практически не отнимали энергию. Уже более полдня он спешно продвигался в этом темпе, пока мимо него, вдалеке за полями, по правую руку, проплывал илистый Нил, а по левую расстилались скалы, отмечающие ближний край Ливийской пустыни. Его угловатое, высокоскулое лицо, прежде чисто выбритое, теперь было наполовину скрыто всклокоченной коричневой бородой, тогда как его тёмные пряди волос были упрятаны под складки грязного льняного тюрбана.

Маршрут, которым он следовал, внезапно привёл его на пустынное плато, открывающее широкую панораму на три грандиозных пирамиды, что высились на нём. Несмотря на их привычный вид, Симон, как обычно, почувствовал трепетное благоговение при их надвигающемся присутствии. Благоговение это было внушено не только их ошеломляющим, сверхчеловеческим величием, но также и вещами, о которых он читал в зловещих древних текстах из библиотеки Менофара. Сразу же к востоку от них, по-видимому, наполовину погребённый в песках, улёгся огромный, с львиным туловом и головой человека, эйдолон Хорэмху, которого греки и римляне именовали Сфинксом.

Симон увидел двоих приближающихся мужчин. Когда они подошли ближе, он признал в них проводников, которые зарабатывали себе на хлеб в дневное время показами пирамид путешественникам и декламированием им того, что якобы было историей Египта. По ночам же, как он подозревал, они занимались намного более зловещими делами. Оба проводника были одеты в грязные льняные кафтаны и тюрбаны, схожие с одеянием Симона.

Когда они подошли ближе, самаритянин позволил своей походке стать немного ковыляющей, глубоко посаженные глаза же его стали несколько смущённо блуждать.

— Так-так, Синухет. – произнёс один из них, небольшого роста, с неряшливой бородой мужчина, чьи похожие на бусины тёмные глаза и выдающийся изогнутый носище делали его похожим на крысу. – Какая удача! Кабир и я весь день надеялись тебя встретить.

— Точно! – подал голос Кабир, человек столь же высокого роста, что и Симон, худой и жилистый, чьё щетинистое лицо одновременно было мрачно красиво и зловеще. – Месяц вышел. Сегодня день, когда ты должен заплатить.

— Заплатить? Заплатить? – Симон нервно затряс головой, избегая глаз этих двоих. – Я же никого не нанимал.

— Не валяй дурака. – ответил коротышка. – Думаю, что ты умнее, чем хочешь казаться, Синухет – если только это твоё настоящее имя. Мы же говорили тебе достаточно часто за последнее время, что половина твоего дохода идёт в Братство проводников. Так что давай, снимай этот кошелёк с пояса, и мы взглянем, сколько там есть.

Симон распознал вымогательство, однако он просто прикоснулся левой рукой к кошелю и произнёс дрожащим голосом:

— Это моё, Арфад. Прошу тебя, позволь мне сохранить его, ибо завтра я должен буду отправиться в странствие. Я уйду и уже не вернусь. Вы и другие больше не будете терять покупателей из-за меня.

— Нет, мы воистину не будем их терять. – Арфад резко рассмеялся. – Когда ты впервые прибыл сюда, Синухет, мы подумали, что ты черезчур туповат, чтобы быть грамотным надувателем туристов. Однако мы ошибались. Мы думали, что у нас есть отменные истории, но твои превзошли их все. И теперь каждый богатый болван, охочий до достопримечательностей, если уж нанимает тебя, то потом возвращается за добавкой. Они приходят к тебе, кто даже не египтянин, несмотря на твоё имя! Где ты вообще слышал подобные истории, Синухет? К примеру, эту, о Пожирателе мёртвых, что обитает под Сфинксом?

— Я… я не слышал эти истории. Они мне пригрезились.

— Ха! – рявкнул Кабир, доставая из-за пазухи длинный, изогнутый нож. – Ты кажешься безумным, шакал, но твоя сумасбродность принесла тебе много деньжат за прошедший месяц – больше, чем удалось добыть любому из нас, невзирая на весь наш опыт. Ты хороший актёр, кто бы ты ни был там, но недостаточно хороший, чтобы дурачить нас вечно.

— Я… я уезжаю завтра.

— Да, мы в курсе, – сказал Арфад, доставая нож, схожий с тем, что у Кабира. – так как сегодня нам стало известно, что тебя нанял богатый грек, Спаргос из Мегалополиса, чтобы послушать твои басни на ночь глядя. Он планирует вечеринку прямо перед Сфинксом. Такие вечеринки – явление нечастое, Синухет, и они приносят хороший навар.

— Именно, — прорычал Кабир, — денежки, должные попасть в кошельки честных египтян. Посему, Синухет, давай-ка сюда этот кошель, а мы позволим тебе взять половину суммы, которую Спаргос заплатит тебе за эту ночь. Одного этого будет достаточно, чтобы ты мог путешествовать куда вздумается.

— Вы… вы хотите ограбить меня? – вскричал Симон, изображая удивление и возмущение. Он неуклюже отступил на шаг, потрясая своей тонкой тростью перед этой парочкой, словно бы грозящим пальцем.

— Что ж, очень хорошо. – сказал Арфад, и его зубы блеснули в широкой ухмылке меж завитков его неопрятной бороды. – Если ты не желаешь путешествовать, тогда ты останешься здесь – навеки!

— Навеки! – выкрикнул Кабир.

Двое бандитов прыгнули вперёд, и в это мгновение неуклюжесть Симона испарилась. Его короткая трость для ходьбы, крутанувшись с мастерством гладиаторской подготовки, резко ударила по запястью Арфада и послала его изогнутый нож в воздух. Арфад пронзительно взвизгнул и отпрыгнул. В ту же секунду Симон плавно извернулся, едва избежав лезвия Кабира, остриё которого прорвало ткань его туники. Его левый кулак звонко треснул по голове египтянина, после чего тот упал на песок без сознания.

Схватив кинжал Кабира, Симон вновь повернулся и присел – но Арфад уже нёсся прочь среди валунов вдоль вершины утёса, повизгивая подобно испуганному горному кролику. Симон бросился за ним, но приземистый карманник почти тут же исчез за краем холма; звук его карабкающегося улепётывания слабо доносился из узкой лощины, что круто уходила вниз.        

— А он быстро бегает для такого мелкого грубияна. – пробормотал Симон, размышляя вслух. – Что ж, может быть, я и раскрыл своё прикрытие, но уже не долго до заката. Арфад вряд ли прекратит бегство ещё какое-то время, а этот второй головорез будет в отключке пару часов. Я же спрячусь среди гробниц до наступления темноты, затем присоединюсь к Спаргосу и его компании, когда взойдёт луна. При любом раскладе он заплатит мне ещё до полуночи, и я уже буду на пути в Мемфис до зари.

Менофар вместе с римлянами оставил лодку, когда солнце коснулось западного горизонта. Его лучи блеснули мельком на множестве золотых монет, перешедших из руки Эмилия Ацера в руку сухопарого, одетого в грязную накидку капитана. После этого обмена лодка бесшумно отчалила и медленно поплыла вниз по реке.

Вновь в сердце старого жреца зашевелилась тревога. Ацер со всей очевидностью нанял самое отъявленное судно, которое только смог найти среди верфей Мемфиса, чтобы привезти сюда своих людей; после чего он как следует им заплатил, чтобы те исчезли. Несомненно, центурион не хотел оставлять никаких следов для прочих римских официалов, дабы те не последовали за ним. Менофар сомневался, что ему самому будет позволено вернуться в его мемфисский храм или даже что ему сохранят жизнь, чтобы он мог увидеть завтрашний рассвет.

Они двигались на запад в полной тишине, проходя мимо дамб, что окружали поля и каналы, где коричневокожие феллахин, слишком усталые от дневных забот, чтобы проявлять особое любопытство по отношению к проходящей военной процессии, готовились возвращаться в свои хижины. Две дюжины легионеров сохраняли плотный строй с обеих сторон старого жреца — как для того, чтобы спрятать его белое одеяние от крестьян, так и для того, чтобы не дать ему убежать, думалось Менофару.

Наконец поля остались позади и дамбы уступили место скалистому подъёму – краю Ливийской пустыни, где, с неприкаянной внезапностью, самая плодородная земля в Римской империи превращалась в голую пустошь из камня и песка. Несколькими минутами позже они поднялись на вершину и увидели три монструозных пирамиды, величественно вырисовывающиеся в пурпурных тенях на фоне последних красных лучей заходящего солнца. Эти громады высились здесь веками, уходя за пределы человеческого понимания.

Отряд внезапно и спонтанно, безо всякой команды вожака, остановился. Несколько солдат начали бормотать благоговейные воззвания к различным богам, и Менофар увидел, что даже центурион Эмилий был под впечатлением, хотя и пытался не показывать этого.

— Очевидно, что ты прежде не посещал этого места .- произнёс жрец. – Каменная масса справа от нас – это Хуфу Хут, «Престол Хеопса». Средняя, хотя и не менее величавая, пирамида – Ур, «Великий», присвоенная фараоном Хефреном в качестве его мемориала. Меньшая из всех – Хур, «Самый южный», избранная фараоном Менкаура в качестве усыпальницы и защищённая его же внушающим ужас проклятием.

— Юпитер! – воскликнул один из легионеров. – Никакие смертные не могли бы построить их... эти горы! Несомненно, что сами титаны воздвигли их!..

— Тишина! – отрезал Эмилий.

— Однако этот человек прав. – спокойно сказал Менофар. – Не людьми были построены эти гигантские громадины. Три фараона, которых я упомянул, попросту присвоили их себе для личного пользования и выстроили храмы, кладбища и дороги вдоль них. Нет, они и Сфинкс, так же, как проходы и пещеры глубоко под ними, были созданы чудовищными существами далёкого прошлого, и входы их охраняются могучими предчеловеческими проклятиями.

— Заткнись! – повторил Эмилий. – Если ты пытаешься взвинтить нервы моих людей, у тебя этого не выйдет. Где Сфинкс?

— Там. – Менофар указал прямо перед собой, где нечто выпирало из-под песка.

Центурион, прикрыв глаза ладонью, вглядывался в сторону того, что показалось ему сперва естественной скальной формацией. Затем он осознал, что смотрит на отдалённый человеческий лик в головном уборе фараона, вырезанный из скального массива – спокойно взирающий лик, чьи непомерные черты, хотя и не вполне различимые в силуэте, каким-то образом вселили холод в его душу. Хотя статуя находилась от них всё ещё в одной трети мили, Эмилий ощутил странное нежелание приближаться к ней ближе.

— Мы отдохнём здесь, парни. – импульсивно скомандовал он, после чего повернулся и встретился взглядом с Менофаром. Солнце только что зашло, хотя его сияние всё ещё наполняло мир сумеречным светом. Полная луна уже взошла на востоке, отливая золотом над дальними пустынными холмами за Нилом. Её зловещий свет, казалось, окружал голову старого жреца подобно ореолу.

— Это каменное лицо прямо впереди – это и есть Сфинкс?

— Верно. Его гигантское тело, высеченное из цельного куска скального утёса, было создано даже прежде, чем поднялись эти могучие пирамиды. Это есть эйдолон Хорэмху, Обитающего-Над-Горизонтом, чей культ предшествует человечеству и чьё подземное царство получает все человеческие души в конце их земной жизни.

— Ха! Тогда почему, жрец, у него человеческое лицо? – римлянин повернулся, указывая в сторону отдалённой маячащей в сумерках головы, а затем вдруг издал изумлённый возглас. Свет уходящего солнца позади неё стал слабее, тогда как лунный свет на её лике усилился...

— Гадес! – выпалил декурион Спор. – Эти черты – они те же самые, что и у жреца!

Полдюжины солдат нервно схватились за рукоятки мечей. Эмилий сделал то же самое – ибо, как он мог теперь ясно видеть, слова декуриона были истинными. Те далёкие каменные черты, холодные, благородные и богоподобные, справедливые и угрожающие в своём титаническом величии, были точной копией черт жреца Менофара!

Когда он коснулся рукояти своего меча, Эмилий услышал, как старый жрец мягко, насмешливо хихикнул.

— Не бойтесь. — сказал Менофар. – Этот лик имеет схожесть с фараоном Хэфреном, что повелел стереть изначальные черты статуи и вырезать на их месте свои. Возможно, что и к лучшему – ибо какой мужчина или какая женщина смогут вынести созерцание лика Хорэмху, Бога Смерти?

— Тогда почему, — спросил Эмилий напряжённо, всё ещё сжимая рукоять меча, — почему те черты столь напоминают твои собственные?

— Разве? – Менофар пожал плечами. – Возможно, это оттого, что Хефрен был моим предком и его черты по-прежнему текут в моей крови. Хотя храм Птаха открыт служителям из множества родословных, некоторые из нас, египтян по происхождению, имеют весьма древние корни. Кто может полностью отследить подобные вещи?

Он огляделся вокруг, заметив беспокойство на лицах нескольких легионеров.

— Вы, римляне, разумеется, отнюдь не подвержены суевериям!

— Довольно! – твёрдо сказал Эмилий. – Я вижу твою игру, Менофар, однако для тебя же будет намного лучше сотрудничать со мной, нежели пытаться вывести из равновесия моих людей. Идём же – нам осталось пройти меньше мили.

Менофар кивнул.

— Очень хорошо, центурион. Как бы то ни было, нам следует подождать пока здесь. Любители старины порой слоняются вокруг Сфинкса до захода солнца, чтобы оставить на его алтаре подношения. Поклонение Заходящему Ра доказало свою полезность для обогащения местного населения. Однако мало кто из них задерживается здесь после наступления темноты. В любом случае, то, что ты хочешь от меня, не может быть сделано прежде, чем луна пройдёт половину своего пути к зениту.

Эмилий нахмурился на какое-то время, размышляя, можно ли этому жрецу доверять. Менофар знал слишком много древних тайн. И всё же, ставки были высоки – величайшее сокровище Египта...

— Что ж, прекрасно. – сказал он наконец. – Доставайте свои рационы, парни. Ешьте и отдыхайте. Мы пробудем здесь ещё два-три часа.

продолжение следует

— Ну и что вы нашли? – спросил Скутула.

Ацилий наклонился и раскрыл плащ.

— Несколько кубков и масляных ламп, сэр. Я думаю, что они из чистого золота.

— И древние, полагаю. – сказал Рабдос. – Могут принести кругленькую сумму. Однако мы всё ещё не нашли те жемчужины. Идёмте; я вижу ещё один уходящий вниз проход.

Они спустились по нему и спустя несколько мгновений вошли в огромный центральный зал с помостом и алтарём. Симон услышал, как двое или трое из солдат ахнули в изумлении.

— Зажгите ещё несколько этих стенных факелов. — приказал Скутула. — Это место весьма сумрачное.

Пока солдаты поспешили исполнить поручение, он повернулся к Туэрис.

— Итак, женщина, ты можешь показать эти «жемчужины», о которых ты говорила.

«Жемчужины Земли.» Мысль пробудила воспоминание в уме Симона – вспышку его видения. «Почитание Жемчужин. Шаи-урэт-аб – древний, но не бессмертный. Предназначение Жемчужин – заменить его.»

Туэрис стояла молча. Её черты не выдавали страха, но только лишь холодное, аристократическое презрение.

— Ну же, давай! – рявкнул Рабдос, на его широком лице отразилась злорадная ухмылка. – Если ты не скажешь нам этого сама, то мы гарантируем, что заставим тебя выкрикнуть.

Она по-прежнему молчала. Симон гадал, почему его видение две ночи назад не показало ему их поимку римлянами, затем внезапно к нему пришёл ответ. Решение послать небольшой отряд вперёд должен был быть сделан относительно недавно. Решения могут менять будущее. Странное беспокойство росло в нём, пока он вспоминал своё собственное видение; он ощущал, что совсем скоро ему самому предстоит принять судьбоносное решение, прямо здесь, в этой самой зале…  

— Позвольте мне поработать над ней, сир. – сказал Ацилий, выуживая кинжал Туэрис из-за своего пояса. – Я свяжу её и начну сдирать с неё кожу. Это лезвие должно сгодиться – оно весьма острое.

Симон окинул нож взглядом; его молочная полупрозрачность была окрашена жёлтым в свете факелов. Он попробовал свои путы, зная, что вскоре ему предстоит выскользнуть из них на свободу. Лучше им будет умереть в бою, чем от пыток…

— В этом нет необходимости. – внезапно подала голос Туэрис. – Я покажу вам, где спрятаны Жемчужины Земли.

— У дамы есть немного разумения. – произнёс Рабдос. – Отложи-ка в сторону свою новую игрушку, Ацилий. Ты можешь воспользоваться ею при общении с самаритянином позднее.

Туэрис пересекла пол и взошла по ступеням круглого помоста. Римляне следовали за ней вплотную, толкая Симона идти вместе с ними. Наверху помоста оказалось достаточно свободного места для всех.

— Итак, ну и где же? – потребовал Скутула.

Туэрис указала.

— Под тем каменным кубом.

— Ха! И как же мы сдвинем эту проклятую штуку?

— Один из вас должен потянуть этот вертикальный железный рычаг на себя, чтобы освободить его, а другие – как следует навалиться на его переднюю часть. Куб шарнирно закреплён в одном углу и откидывается в сторону.

— Вы трое – давайте плечами к этому блоку! – скомандовал Рабдос. – А ты, Ацилий, дёргай за рычаг!

Что-то терзало Симона в глубине души. Ему вспомнилось видение – девочка, которая должна была пройти посвящение в Культ. Это не было правильным порядком исполнения; следовало сперва откинуть рычаг на дальней стене, иначе была огромная опасность…

«Туэрис, что же ты планируешь?»

Она вернула ему взгляд и слегка двинула головой в сторону. Симон сделал шаг назад, гадая, прочла ли она самые его мысли.

— Давайте, парни! – гаркнул Рабдос.

Ацилий потянул за высокий рычаг; трое солдат навалились на куб. Тот легко откатился в сторону – столь легко, что солдаты растянулись на нём во весь рост, когда куб резко остановился. Симон мельком увидел небольшую выемку в нём; в этой выемке были две белых сияющих сферы, наполовину погружённые в похожую на коричневатые специи субстанцию. Он уловил запах чего-то знакомого – той Пыли-наркотика. Затем, внезапно, он ощутил огромную чёрную тень, спускающуюся с потолка…  

Могучий толчок сбил его и всех остальных с ног; звук от сотрясения наполовину оглушил. Храм и скала под ним задрожали, отражая эхо короткого грома под высоким куполом. Эхо… подобное барабану гигантов.

«Туэрис! Что ты наделала?»

Симону потребовалась пара-тройка секунд, чтобы сбросить с себя путы, прыгнуть и схватить упавший меч. Тень медленно поднималась обратно, и Симон теперь видел, что это была массивная квадратная колонна. Она опустилась прямо на куб, ныне же скрытые механизмы подтягивали её вверх; с колонны капала кровь. Трое римлян, упавших на куб, теперь представляли собой только половины туловища до груди; их головы и руки были раздавлены под весом основания колонны. Он увидел, что Туэрис поднялась на ноги, её белое платье было забрызгано кровью. Она подошла к упавшему Ацилию. Некоторые из солдат, не менее забрызганные, также поднимались на ноги. В воздухе, медленно оседая, висела пыль, и Симон отчётливо обонял запах лотосового наркотика.

— Ведьма! – взвыл Ацилий, прыгая и пытаясь схватить женщину.

Текучим движением Туэрис схватила декуриона за запястье и ловко перевернула его, после чего выхватила свой кинжал у него из-за пояса и вонзила ему между рёбер. Второй солдат бросился на неё, но его атака с захватом прошла мимо — жрица плавно уклонилась от него.

«Тренированный боец.» — подумал Симон. – «Столь же хороша, как и подмастерья магов!»

— Прикончи её, Ласий! – проревел Рабдос. – Мы займёмся самаритянином!

И вновь солдат бросился в атаку. Туэрис увернулась, мастерски подставив ему подножку, так что он с размаха рухнул на залитый кровью куб. Симон, глядя на клинки других выживших солдат Скутулы, заметил, что чёрная тень опускается во второй раз – и вновь ощутил могучее сотрясение вместе с громовым раскатом, отдающимся эхо в храме. Вновь брызнула кровь, но в этот раз Симон удержал равновесие, как удержали его и остальные. Судя по всему, колонна сейчас упала с меньшей высоты. Симон издал рык и прыгнул на легионера; он уклонился от выпада и послал остриё гладиуса сквозь шею оппонента.

Туэрис выкрикнула что-то на неизвестном языке и побежала навстречу Скутуле, который повернулся к ней с мечом наготове. В то же мгновение Симон увидел, как Рабдос несётся вниз по ступеням дальше по плитам пола в сторону выхода, в каждой руке держа одну из великих «жемчужин». Очевидно, что шансы сирийца снизились до предела допустимого им.

И в третий раз колонна грохнула по кубу, на этот раз с ещё меньшей амплитудой, хотя всё ещё достаточной, чтобы сотрясти каменный пол храма. В этот момент время будто бы застыло для Симона. Червиная пыль крепко въелась ему в ноздри, и вместе с ней пришла повторная вспышка предчувствия. Туэрис едва ли была лучшим бойцом, чем Скутула; вместе с тем, если Рабдосу удастся спастись бегством из храма вместе с теми сферами…

Мгновение видения – ветер, возвышающаяся, гороподобная тень… Как и прежде, он не мог видеть её целиком. Но если яйца Шаддам-Эля будут потеряны, погребены в песках, то они прорастут, треснут и из них вылупятся новые Черви, которые даже могут начать плодиться…

Миг осознанности прошёл. Время вновь пришло в движение, и Симон уже нёсся вниз по ступеням помоста, а затем — по плитам пола, в погоне за Рабдосом.

Он ворвался в дверной проём и побежал вверх по ступеням, пока не достиг верхнего коридора – и как раз вовремя пригнулся, когда белый объект пронёсся над ним. Симон услышал, как твёрдая сфера тяжело разбилась об каменную стену позади него, и осознал, что Рабдос швырнул в него одно из яиц.

— Проклятье на тебя, самаритянин!

Симон увидел, как тот бросился в узкий боковой проход, и подумал о том, что ещё планирует этот негодяй сделать дальше. Вместо того, чтобы также нырнуть в проход, Симон на секунду замер у входа в него, а затем мгновенно отпрыгнул в сторону. Вторая тяжёлая сфера была брошена в него и так же разбита о дальнюю стену. В тот же миг Симон ринулся в коридор и увидел, как Рабдос отчаянно карабкается по узкому проходу, что вёл наружу…

«Туэрис!»

Симон развернулся и бросился назад туда, откуда только что пришёл.

«Пусть себе спасается бегством.» — думалось ему. – «Может быть, ещё есть время…»

Однако, он уже всё понял, когда вновь вошёл в центральную залу с куполом. Симон быстро пересёк пространство святилища, затем уже медленнее взобрался по ступеням помоста. На вершине к лежащим телам добавилось ещё две застывших фигуры – Скутула, с жертвенным лезвием, вонзённым глубоко ему в череп через повязку на глазу, и Туэрис, рядом с которой лежал окровавленный римский гладиус. Над ними всеми возвышалась огромная чёрная колонна, ныне бездвижная и покоившаяся на омытом кровью кубе.

Симон преклонил колени перед жрицей, тут же заметив, что большая рана на её груди была смертельной. Однако её большие, странные сине-зелёные глаза были открыты и смотрели на него.

— Симон, — выдохнула она, — ты… жрец здесь… теперь.

Глаза её закрылись. Его тёмные глаза налились слезами; по одной из них капнуло на каждую острую скулу.

«Почему?» — удивился он. – «Почему я оплакиваю мёртвых? Она же намеревалась использовать меня, чтобы принести погибель в этот мир. Я должен ненавидить её – но не могу.»

Он медленно спустился с помоста, пересёк залу и взобрался по лестнице в верхний коридор. Тот был пуст. На полу, прямо под теми местами на стене, об которые разбились сферы, лежали две штуки размером с грецкий орех, извиваясь и издавая странный писк. Симон взял факел со стены и, не удосужившись как следует разглядеть эти существа, поджарил их в его пламени. Затем он прошёл в боковой проход, поднялся по узкому лестничному маршу и вышел на солнечный свет.

Его плащ и сика лежали там, где упали. Когда Симон поднял их, ему показалось, что он слышит отдалённый, слабый гул – или же это был тремор внутри скалы? Поспешив к краю утёса, он увидел, что вся когорта римлян была достаточно близко, менее чем в одной пятой мили к востоку. Также он увидел, как уменьшенная расстоянием фигура Рабдоса спешно приблизилась к их рядам и вступила в них, а затем услышал отдалённые голоса, выкрикивающие приказы. Ему нужно спасаться бегством…

И опять он услышал звук грома вдалеке. Симон повернулся и увидел фронт пыльно-коричневых туч, затмевающих горизонт на юге. Это были грозовые тучи; в темноте под ними вспыхивали молнии. Они быстро приближались, громоздясь всё выше; пыль со стороны восточного фронта этой песчаной бури начала скрывать восходящее солнце.  

«Туэрис, ты заставила прозвучать Алтарный Барабан!»

Подул ветерок – тёплый порыв с юга. По мере того, как тучи поднимались всё выше в небеса, Симон заметил нечто, двигавшееся прямо во главе них – гигантский песчаный холм. Это было подобно тому, как если бы нечто чудовищное прорывало себе путь под поверхностью пустыни, оставляя за собой низкий гребень вспученной земли.

«Тифон, что приносит обжигающие песчаные смерчи с юга!»

Скала теперь совершенно точно вибрировала, устойчиво содрогаясь. Солнце тухло до состояния бронзового диска по мере возрастания ветра. Внезапно Симон услышал новый звук; стенание, перекрывающее даже шум поднимающегося урагана и громовых раскатов – звук сотен людей, одновременно вопящих в приступе ужаса. Легионеры уже больше не образовывали стройную когорту, но кишели подобно муравьям, мечась туда-сюда в безумной панике от вида того гибельного явления, которое к ним приближалось. Несущийся на них песочный холм был уже практически рядом – ураганный ветрище и раскаты грома потопили их вопли. Симон вновь ощутил присутствие ужаса, с которым он не был способен встретиться в своём видении – ужаса, что ныне видел…

Нечто вырвалось из-под земли с взрывным выплеском песка и пыли – массивная, тёмно-серая протяжённость материи с полыхающим жерлом вместо головы. Это жерло стало растягиваться, делаясь ярче, до тех пор, пока не стало способно поглотить многие осадные орудия. Тёмные, коренастые щупальца, окружающие это жерло подобно бахроме, удлинились, и из циклопической пылающей сердцевины этого монстра изошёл глубокий раскатистый рёв и шипение, как от перегретого пара. Ветер принёс тонкую струю этого пара к ноздрям Симона – странная, горячая вонь, с ноткой экзотического аромата пыльцы Лотоса. Он упал на колени на трясущейся скале, крича и не слыша собственного голоса среди воя ветра и раскатов грома. А существо продолжало выползать из песков, становясь всё протяжённее и всё колоссальнее…

Затем пасть-жерловина величественно устремилась вниз к земле, выбрасывая потоки белого пламени. Более чем три сотни безумно карабкающихся римских легионеров мгновенно обратились в клубы огня, в сожжённые кости, которые смешались с расплавленным песком. Ныне тварь полностью выпросталась из земли и, образовав своим телом кольцо, сжигала выживших. Симон скорчился среди валунов в благоговейном ужасе. Чудовищная сущность была по меньшей мере в треть римской мили в длину. Её задняя часть была столь же высока, как скальный выступ, на котором он находился; между чудищем и несущимися тучами неумолчно трещали разряды молний.

Ветер внезапно возрос до шквального уровня, милосердно застив зрение Симона волнами и потоками песка. Он упал лицом вперёд и вцепился за основание валуна, закрыв глаза и молясь всем богам своего детства, тогда как вокруг него сотрясались скалы и неистовствовала безумная буря с громами и молниями.

* * *

Сколько времени он так пролежал, Симон не знал; когда же к нему вернулось сознание, пустыня была вновь спокойна и безмолвна. Он осторожно поднялся и увидел, что тучи ушли далеко на юг, за горизонт. Солнце опять сияло в чистом небе, тогда как в южном направлении через пустыню простиралась огромная траншея, сокращаясь в сторону исчезающих облачных масс. На востоке же, там, где недавно была целая римская когорта, не было ничего, кроме почерневшего и оплавленного песка – широкого обугленного запустения, лишённого каких-либо признаков жизни.

«Боги…»

Симона передёрнуло, хотя солнце уже припекало сверху. Скоро наступит обжигающая жара, но он знал, что не может больше оставаться здесь.

Спустившись со скального утёса самым лёгким путём, найденным им, Симон нашёл у его основания запасы провизии и бурдюков с водой, которые Рабдос и его небольшой отряд оставили тут перед тем, как приступить к восхождению. Безмолвно поблагодарив богов, что ему не нужно более входить в сумрачный храм Шаддам-Эля, Симон закинул на плечи столько оставленных римлянами припасов, сколько ему было удобно нести, и двинулся дальше через пустыню, на север, в направлении далёкого оазиса.

Конец

Однако излишества Нэфрен-Ка ослабили нацию, так что вскоре страна Кем оказалась во власти иноземных захватчиков – стигийцев, чьи выжившие остатки ныне выросли в могущественное царство к востоку. Они захватили Кем, учинив великую резню, и основали свою собственную династию, которая позже стала известна как гиксосская, или династия царей-пастухов. Их величайшим богом был Сет, кому они поклонялись под именем Ах-Сет-Ура, Бога пастухов.

И вновь возродились ритуалы Стигии, в этот раз ещё шире и интенсивнее, чем при Нэфрен-Ка. Великие храмы воздвигались в честь Сета и Ньярлата; даже культ Шаддам-Эля Пожирателя был заново установлен в этом самом месте. Храм был отремонтирован и очищен, и мой предок Сэмати был назначен его первым жрецом. И вновь стали петься молитвы, посвящённые великому Червю с Ураху, внутри этих стен, и одетые в плащи паломники пересекали пески в больших количествах, чтобы принести жертвы его восстановленному изваянию.

Симон видел и это: странники в песочно-коричневого оттенка плащах с капюшонами… ряды брадатых, темноглазых стражей в чёрных доспехах и умасленной коже, обнажённые бронзовые мечи, зажатые в их руках… драпированные в эбонитово-чёрные мантии жрецы, чьи жертвенные лезвия были странно изогнуты… связанные жертвы, что боролись и кричали перед образом Червя…

— Именно Апоп, первый фараон гиксосов, послал экспедицию далеко на юго-запад, чтобы отыскать на целые столетия утерянный Ка-Харнэ, город, выстроенный самим Шаддам-Элем и его служителями, когда на заре времён они спустились в этот мир с Ураху. С поддержкой древнестигийских хроник руины этого града были найдены, и гиксосские солдаты рыскали среди камней, в итоге возвратившись в Кем с великим сокровищем – тремя Жемчужинами Земли, что были дающие жизнь яйца Шаддам-Эля и его миньонов.

Симон наблюдал множество бородатых, одетых в чёрную броню солдат; те производили раскопки посреди оплетённых джунглями руин из гигантских стен и башен тёмного камня. Они находили сияющие белые сферы из вещества, схожего с полированным мрамором; каждая сфера была немногим меньше длины мужской руки в диаметре…

— Жемчужины были принесены в этот самый храм и одна из них помещена глубоко в песок, где из неё вылупился и пошёл в рост Червь; ибо этот край очень похож на мир его предков – сухой, заброшенный мир необъятных пустынь. И пока он рос, то производил вещество-удобрение, которое одно способно поддерживать Жёлтый Лотос, чья пыльца продлевает жизнь и расширяет видение в тех, кто применяет её. Многие столетия никто, помимо жрецов этого храма, не принимали Лотосовую пыль и не знали о её секрете.

Странное беспокойство вкралось в видение Симона. В утверждении Туэрис имелась некая тёмная подоплёка. Тревожность рассеялась, когда её голос продолжил речь, вызывая новые видения.

— Более века Червь жил рядом с храмом, принимая участие в его церемониях. Жрецы называли его Шаи-урэт-аб, зная о том, что это была Судьба, которая однажды успокоит сердце мира. Когда звёзды расположатся в правильном порядке, Червь совершит ещё одно путешествие к Ка-Харнэ и разобьёт печати, которые Первобытные Боги поместили там, чтобы заточить Шаддам-Эля и его служителей.

Симон ощутил краткую дрожь страха. У него возникло мимолётное видение, в котором горы извергали огонь, оползни стирали с лица земли целые города, а земная кора трескалась, когда невообразимо огромные червеобразные твари, извиваясь, вырывались наружу из-под неё…

— Однако, по мере того, как Червь становился всё больше, он уже не мог оставаться в храме. – продолжал ровный голос Туэрис. – Он ушёл в пустыню и глубже закопался в пески, становясь всё громаднее и возвращаясь лишь для того, чтобы принять участие в наиболее важных церемониях. Паломники созерцали Шаи-урэт-аба с ужасом и говорили о нём в своих землях с благоговением, а также упоминали великий алтарный барабан, который сконструировали жрецы, чтобы призывать его из пустыни.

Однако два столетия после иноземного владычества хемиты поднялись и свергли своих правителей-гиксосов, выдворив их ещё раз на восток. И опять были восстановлены культы нильских богов, и Яхмос стал фараоном в Кеме. В потомках его династии был Эхнатон, что установил поклонение Свету, как реакцию на Нэфрен-Ка, что поклонялся Тьме. И вновь храмы стигийских богов были разрушены, за исключением одного, к которому люди боялись приближаться из-за присутствия Шаи-урэт-аба.  

Со временем храм Шаддам-Эля был забыт людьми, не считая нескольких жрецов из места, ныне известного как Оракул Амона в северном оазисе. Паломники прекратили приходить сюда, и жречество, поддерживаемое запасами провизии, что посылали в тайне служители оракула, сократилось в числе. Но Шаи-урэт-аб достиг уже непомерной величины, вяло кормясь глубоко под песками и ожидая Времени Звёзд.

Прошла тысяча лет, и затем пришёл персидский царь Камбис со своими могучими полчищами, грабя и разоряя Кем от Авариса до южных катаракт. Будучи в Фивах, он слышал, что в Оракуле Амона хранятся несметные богатства, и потому отправил армию из пятидесяти солдат в пустыню, чтобы завоевать западный оазис.

«Армия, что пропала.» — подумал Симон. И вновь беспокойство слегка окрасило его видение. Тень страха, подтачивающая его, подобно червю…

— Персы нашли этот храм и осадили его. Они выбили дверь и поубивали всех жрецов, кроме одного, который навещал Оракул на севере. Затем они грабили и бесчинствовали, разбив образ Шаддам-Эля и осквернив его алтарь. Также они обнаружили Жемчужины Земли и, вообразив, что те имеют великую ценность, приготовились сделать ноги вместе с ними. Однако умирающий жрец смог ударить в алтарный барабан, и так Шаи-урэт-аб был призван из пустыни. Таким ужасным образом целая армия Камбиса была уничтожена, не считая нескольких солдат, оставшихся внутри храма, и те не решались выходить наружу, боясь Червя. Когда от Оракула вернулся жрец, лишь трое персов были живы внутри этих стен, и все они бормотали что-то, впав в безумие. Они умерли вскоре, вскрикивая в ужасе при воспоминании о том, чему они стали свидетелями.

Симон мог видеть громадное войско персов, раскинувшееся по восточной пустыне; люди были будто муравьи, что кишели, копошились и бессмысленно махали своими копьями и штандартами. Беззвучная волна ужаса, кажется, исходила от этой грандиозной бурлящей толпы. Пыльно-коричневые тучи, полные ветра и молний, надвигались с юга, и в их основании приближалось нечто вроде огромного движущегося холма, волны песка… Внезапно видение Симона прервалось; где-то глубоко в своём уме он решил, что не желает видеть больше.

— Единственного выжившего жреца звали Сэмати, — продолжал голос Туэрис, — в честь первого одноимённого жреца этого храма. Он взял в жёны женщину по имени Туэрис из амонийцев, и у них родилась дочь, которую они также назвали Туэрис. С этой поры жречество здесь стало наследственным, у каждой пары рождалось только одно дитя, и каждые жрец или жрица этого храма носили имена Сэмати или Туэрис. В каждом поколении самой Судьбой для хранителя храма находился супруг, и эта личность проходила посвящение в культ посредством Ритуала Пыли, к которому допускались лишь служители. Так память и надежда продолжают жить, до самого того дня, когда Шаи-урэт-аб не будет призван и послан, чтобы устранить охранительные печати, чтобы Древние могли подняться ещё раз и очистить землю от всего зла.

Вновь возникла тревожность. Симон видел себя и Туэрис, одетых в белые юбки и тёмные мантии, стоящих перед помостом и кубом из чёрного камня. С ними был ребёнок – девочка, чьи черты имели схожесть с ними обоими. Они полюбили друг друга, и их дочь хранила торжественное молчание в своём понимании великой ответственности, что ложилась на неё. Её наставляли в поклонении Жемчужинам, обучали их предназначению… Вот она уже стала прекрасной женщиной, и её тёмные глаза были окрашены сине-зелёным оттенком, как у её матери. Родители её ушли из храма и жили теперь в оазисе Амона или Александрии; она же, новая жрица, жила в храме одна, ожидая времени, когда Судьбой ей будет послан супруг…

Беспокойство возрастало по мере того, как он видел проходящие мимо поколение за поколением, и это происходило слишком быстро, чтобы можно было сосчитать их. Наконец, Симон узрел, как земная кора начала раскалываться, когда монструозные твари стали пробиваться на поверхность!

Видение пропало, не считая того, что он по-прежнему ясно видел комнату через закрытые веки – ровное пламя лампады, его блики, отражающиеся от золотых кубков и окрашенной стеклянной посуды…

«Нет! Нельзя позволить, чтобы подобное будущее наступило.»

С этой мыслью пришло понимание – восприятие – что оно и не обязано свершиться. Будущее, в отличие от прошлого, множественно и неопределённо. Симон видел два пути, две последовательности возможностей, что лежали перед ним. Один путь вёл к девочке и, в конце концов, к Червям, которые пожрут землю, а другой вёл через пески к северному оазису и затем – к туманным странствиям вовне. Оба этих пути ветвились из точки в недалёком будущем, находившейся в большом зале с помостом и кубом. Он не мог ясно видеть эту точку, либо не хотел этого. Его видение было заблокировано ужасом, подобному тому, который он ощущал, пока созерцал мятущиеся персидские полчища.

И вот вещество исчерпало себя, видения стали меркнуть…

— Теперь тебе надо поспать, чтобы проснуться освежённым… муж мой.

Голос Туэрис затих. Он больше не видел её лица, как и комнаты вокруг себя. Его разум соединился с телом в релаксации, погружаясь во тьму подлинного и лишённого видений сна…

* * *

Равенний Каска с удовлетворением обозревал свою когорту. Все были наготове для марша. Солнце скрылось за дюнами на западе, и воздух быстро терял свой жар в собирающихся сумерках.

— Уже прошёл час, как они вышли за самаритянином. – сказал один из его товарищей-центурионов.

Каска кивнул.

— Мы в самом скором времени отправимся им вслед. Но сперва приведите ко мне этого проводника, Ангвикула.

Центурион отсалютовал, ударив себя в нагрудник, после чего удалился. Несколько минут спустя он вернулся с маленьким бородатым кочевником. Проводник выглядел растерянным, даже несколько испуганным.

— Что происходит? – спросил он. – Я слышал, что Рабдос и несколько других солдат с ним ушли на поиски самаритянина.

— Именно так, змеёныш. Они решили, что им более не нужна твоя помощь.   

Ангвикул испытал внезапный приступ ужаса. Ему не понравилось выражение на шрамированном лице этого Равенния Каски – как и истории, которые он слышал о его брутальной жестокости.

— Что… что вы имеете в виду?

Каска ухмыльнулся. Его глаза от этого сузились, а черты лица сделались более плоскими.

— Не смотри так огорчённо. Командир Скутула сказал, что тебе нужно заплатить твою долю.

Он отвязал от пояса большой кошель и небрежно кинул его наземь. Кошель звякнул.

— Мои… мои благодарности, благородный Каска. – Ангвикул сделал быстрый, нервный поклон, затем ссутулился и схватил мешочек. – Я рад, что имел возможность услужить вам. Vale!

— Обожди. Ты что, даже не хочешь пересчитать свои деньги? Мы ведь можем обмануть тебя, насколько тебе должно быть известно.

— Я знаю, что вы не будете этого делать, сир.

Каска хихикнул.

— Мне нравится такая степень доверия. Ты оказал нам великую помощь в переходе через эту пустыню, Ангвикул. Ты и эта счастливая звезда там наверху.

— Звезда?

— Ага. – Каска указал на юго-восток, где звёзды Южных Рыб начинали мерцать на фоне углубляющейся синевы небосвода. – Яркая такая, вон там.

Ангвикул поглядел вверх.

— Счастливая? Но это же Фум-аль-Хут, Пасть Рыбы-чудовища…

Каска вонзил свой кинжал под челюсть Ангвикула, минуя нёбо, глубоко в его мозг. Мгновение мускулистая рука центуриона удерживала тело в вертикальном положении, подобно насаженной на вертел кефали, затем позволила ему упасть на песок.

— Итак, это была не твоя счастливая звезда, э, Ангвикул? Что ж, сиё демонстрирует, что ты никогда не знаешь, что Судьба тебе преподнесёт в дальнейшем. – Каска поднял кошель и привязал его обратно к поясу. – Но мы присмотрим за тем, чтобы твои деньги были потрачены как следует, когда вернёмся назад в Александрию, клянусь Бахусом! А теперь, — он повернулся к упорядоченной когорте, поднял руку и указал на запал, — теперь, парни, мы маршируем – ради золота императора Гая!

* * *

Когда Симон рывком проснулся, то уже знал, что проспал многие часы. Лампада догорела, однако свет от факела в коридоре просачивался сквозь занавешенный дверной проём. Он встал и стал пробираться через комнату в освещённый проход. Его голова была ясной, все его чувства обострены. Наркотик не оставил после себя никаких пост-эффектов.

Он прошёл в комнату с водой и омылся. Затем, когда он вернулся в комнаты Туэрис, то обнаружил, что она ждёт его там, высокая, стройная и прекрасная в своей простой белой тунике и тёмной мантии. Чёрная голубка уже опять восседала на её плече.

— Подойди ко мне, Симон.

Он сглотнул, онемев на мгновение при виде её красоты. Она улыбнулась.

— Туэрис, — наконец произнёс он, — ты говорила со мной в моих видениях?

Она покачала головой.

— Это был твой собственный ум, расширенный Пылью, что говорил с тобой. Но я разделала это с тобой, Симон, в своих видениях. Всё это, прошлое и… будущее…

— Это не должно случиться. – твёрдо сказал он. – Туэрис, я не могу позволить этому произойти!

— И всё же это случится, ибо Судьба послала тебя и не может быть отменена. Тем не менее, я могу понять, почему ты колеблешься и отступаешь. Это изменится, и уже скоро. Ты избавишься от страха и познаешь чудо. Разве не было такого момента в нашем общем сне, Симон, когда ты чувствовал поток любви, текущий между нами?

«И ребёнок», — подумал он. – «Прекрасная темноглазая девочка, которая не будет существовать до тех пор, пока…»

— Идём, Симон, надевай свой плащ и следуй за мной.

Он подчинился; Туэрис взяла его за руку и увлекла за собой по коридору, затем они свернули в более узкий боковой проход. Наконец они поднялись по крутой лестнице, что заканчивалась платформой перед голой стеной. Из коридора сюда проникало немного света, однако он услышал тихий лязг металла об камень, означавший, что Туэрис сдвинула пустой крепёж от факела на стене. Часть глухой стены отворилась наружу, и Симон увидел звёзды, мерцающие в ночном небе. Туэрис вышла из проёма, и Симон последовал за ней. Песок и галька зашуршали у него под ногами булыжники громоздились чёрными тенями тут и там; и Симон осознал, что стоит на верхушке скальной формации, внутри которой был вырезан храм. Выпуклая луна клонилась к западу, купая пустыню в призрачном свете, а на востоке уже показался первый бледный намёк на рассвет.

— Итак, Куру, — сказала Туэрис, — лети же скорее к Оракулу Амона. Передай нашим братьям радостные новости, что у нашего святилища отныне есть жрец.

Чёрная голубка мягко проворковала, затем взмыла в воздух и полетела на север, быстро исчезнув в сумерках. Симон слегка содрогнулся.

— Теперь же смотри туда, Симон.

Он повернулся и вгляделся в южную часть неба. Звёзды Карины сместились к западу, Канопа перекрывала остальные, подобно сверкающему алмазу на фоне глубокой индиговой синевы ночи. Однако Туэрис указала на юго-восток, где восходили тусклые звёзды Головы Гидры.

— Почему ты показываешь мне эти звёзды, Туэрис?

— Та звезда – Глаз Гидры. Вполне уместно, что мы должны созерцать их во время первого рассвета нашего союза, ибо это звезда нашей судьбы. Это солнце, чьи лучи омывают песчаные пустоши Ураху, мира, откуда пришли те, кому мы ныне служим.

«Я не могу служить им.» — подумал Симон. – «Она хочет сделать меня частью разрушения мира. Почему же я не могу испытывать к ней ненависть?»

Туэрис протянула руки навстречу звезде, словно бы в мольбе. Тёмная накидка упала с её плеч, оставив её стройным бледным отблеском под луной. Симон не ощущал никакого зла в её грациозной осанке, её спокойных, огранённых луной чертах лица.

«Шаддам, икрис ко Урах, нэ мабэлэ котумус талай…»

Он не понял ни одного пропетого ею слова, однако осознал, что это была какая-то молитва, восхваления. Вне сомнений, она говорила на древнем наречии Стигии, известном лишь нескольким посвящённым жрецам и учёным. Внезапное стремление сбежать из этого места овладело им. Он повернулся лицом к светлеющему востоку; солнце вскоре взойдёт над теми далёкими, окрашенными румянцем дюнами, чтобы вновь запечь пески…

Вдруг он издал возглас удивления. Там, на гребнях тех дюн, были люди, отдалённые чёрные фигуры на фоне утреннего света. Солдаты, доспехи и оружие которых блестели по мере того, как приближались их ряды целыми десятками; нет – целыми сотнями!

to be continious...